– А что – сильно опаздываем? – ни с того, ни с сего вдруг спросил он тревожно соседа.
– Как – опаздываем? – удивился тот и машинально глянул на часы, – По расписанию.
– А в тамбуре говорили – после этой… Кзейды… на разъезде остановят…
– Да Вы что? – ужаснулся тот, поднялся и, выходя, пробормотал, – Этого ещё не хватало.
Вектор тут же захлопнул за ним дверь на «секретку» и на замок в придачу. Что делать? Зачем он сейчас соврал соседу про разъезд? Какой разъезд? Он и разъездов здесь никаких не знает. Интуиция. Здесь хоть разъезд-то есть? Интуиция никогда его не подводила. Он лихорадочно глянул в окно – мимо плыла зелёная тундра, деревья совсем перестали встречаться. Мимо проплыл ещё один столбик очередного километра – две тысячи двести ровно… Он отчего-то сразу запомнил эти цифры, как сфотографировал. Тук-тук. Рельсы. Тук-тук… Два раза. Тук-тук… три раза… Вектор мигом достал сверху баул с товаром, рванул вниз окно купе, оно мягко ушло, и в вагон ворвался шум поезда. Тук-тук… Вектор начитал для верности десять перестуков, потом резко, двумя руками, как можно дальше выбросил сумку в кусты. Тёмно-зелёный баул, с чёрными прожилками по бокам, пролетел дугой от поезда и упал мягко вниз по откосу, за небольшим придорожным болотцем, в кустах. Защитного цвета сумка тут же слилась с окружающим пространством. Лишь бы теперь эти путевые обходчики не нашли. Лишь бы теперь сам нашёл – пришло на ум Вектору. Сам найдёт… сам он запросто найдёт. Десятая рельса от километража две двести ровно. В купе постучали, Вектор задвинул окно, открыл дверь. Вошёл сосед и радостно доложил:
– Ну так брешут! Проводница сказала – без остановок почти пойдёт.
Он всегда просыпался на самом рассвете. Солнце только поднималось, и лучи его были нестерпимо ослепительны. Они пронизывали город насквозь, они пронизывали насквозь его небольшую комнату со скошенным потолком под самой крышей. Прямо за сухой штукатуркой над самой его головой и начиналась крыша. На уровне его лица в ней помещалось крошечное окошко в две створки, под ним был узкий, хрупкий карниз, за которым шла вниз красная черепица крыши. Он поднимался со своей кровати, подходил к окну, открывал его и в комнату врывался утренний шум города, утренний воздух, утренняя свежесть моря. Прямо под его окном город