> Вот почему мы начинаем.
На следующий день начнётся подбор лабораторного состава. Через неделю – прибудут первые тестовые узлы семантической сборки. Через месяц – «Алетейя» сделает первые реконструкции противоречивых воспоминаний, предоставленных добровольцами.
Но пока – только пустая лаборатория, доска с онтологическим графом и женщина, уверенная, что мышление – единственный по-настоящему этичный акт.
Глава 2. Коллектив
Набор команды для проекта «Алетейя» не был формальностью. Это была интеллектуальная селекция, напоминающая скорее отбор в метафизическую экспедицию, чем в научно-исследовательский проект. Элиза Корт выстроила для этого собственный протокол, которому следовала с точностью машины, не теряя при этом характерного для неё философского пафоса.
Процедура подбора исследователей включала три уровня:
Формальный допуск: наличие степени, опыта в трансдисциплинарных проектах и участие хотя бы в одном исследовании, связанное с теорией истины.
Когнитивное собеседование: тестирование на способность удерживать противоречивые концепции без немедленного разрешения.
Эпистемическая проекция: нестандартная методика, разработанная самой Элизой. Кандидат должен был описать событие, которое не происходило, но было бы воспринято как правдивое всеми участниками, при этом сохраняя логическую непротиворечивость.
Это было жестоко, но необходимо.
Первым кандидатом, прошедшим все уровни, стал Даниэль Северино, специалист по вычислительной герменевтике и философии языка. Его тезис о том, что —интерпретация – это функция не смысла, а мотива—, принёс ему немало врагов в академической среде. Но именно за это его выбрали.
Северино появился в лаборатории в сером плаще, с чемоданом, в котором, как он сам сказал, «набор для вычитки реальности». Внутри оказалось: десять книжных томов, механическая клавиатура, компас, сломанный диктофон и флакон с этикеткой «перцептозол» – экспериментальное средство для усиления сенсорной фокусировки.
– Ты понимаешь, что мы не будем моделировать правду, – спросила его Элиза при первом разговоре, – мы будем собирать её из обломков.
– Правда – это не мозаика, – ответил Северино. – Это похоже на хор. Иногда кто-то фальшивит, но ты всё равно чувствуешь гармонию.
Он был принят в тот же день.
Следующей была Тиа Андерссон – физик, специализирующаяся на топологии данных и нейронавигации. Её привлекли не публикации (хотя они были), не награды (было и это), а одна лекция на закрытом симпозиуме по вопросам нейросетевого искажения истины в условиях гиперсвязной среды. Там она впервые озвучила идею о том, что нейросети – это не модели мышления, а модели правдоподобия, и, следовательно, опасны тем, что могут —успешно симулировать истину без малейшего её следа—.
Когда Элиза пригласила её на интервью, Тиа принесла