Мне было плохо. Всё думалось: вдруг тайное станет явным. И глаза наполнялись слезами.
А в обед, когда дедушка пришёл после лекций из института, я увидела свою красавицу ручку. Она действительно лежала на письменном столе, у лап бронзового медведя, сидящего меж двух хрустальных чернильниц. Так появилось для моей белой пластмассовой ручки достойное, почётное место. Ей теперь не хватало только любви, признания. И любви общей, семейной. А я её, конечно, любила, восхищалась и мечтала ею писать…
Я стояла у письменного стола и вдруг почувствовала – сзади подошёл дедушка, подсел к столу и бережно обнял меня сильными тёплыми руками. Сразу ощутила чудо-запах, такой родной, такой сладкий, дедушкин. Его табака Captain, который лежал в этом же столе, в табакерке.
– А давай-ка посмотрим, что тут написано.
Он взял чехол ручки и на обороте прочёл вслух:
– «Фабрика Маяк. Авторучка-самописка. Поршневая. 3 рубля». Ну что ж. Давай попробуем эту автоматическую красавицу в деле, в работе? О, в ней, оказывается, и чернила есть. – И положил передо мной раскрытый блокнот.
А по моим щекам потекли горячие слёзы стыда и раскаяния. И я стала всхлипывать горько и сладко, уткнувшись деду в плечо мокрым от слёз личиком.
А между тем дверь распахнулась, и бабушка на вытянутых руках внесла наш сияющий кипящий самовар. В его поддувале внизу ещё светились горящие угольки.
– Ну что, писатели мои дорогие? Давайте к столу. У меня почти всё готово. – И поставила самовар на длинный поднос.
Но я почему-то вцепилась в деда пальчиками сильнее и всё всхлипывала, не отпускала. Тогда я, малышка, ещё не знала, что это были слёзы покаяния и очищения, чистоты. Что тяжкий мой груз греха был молчаливо прощён. И что на свете я ещё познáю бессмертную истину: «Отче наш… И остáви нам дóлги наша, якоже и мы оставляем должникóм нашим…» (долги – т. е. грехи).
И мы пошли к обеденному столу, к шумящему самовару, где миры моих деда и бабушки сливались воедино.
Не могу не добавить две копейки про ручки и перья.
Интересно, а существует ли в нашей стране или где-нибудь «Музей ручки»? Т. е. стилó, которым пишут?..
А мы, например, могли бы начать с Пушкина. Он, как и его современники в девятнадцатом веке, писал гусиными перьями. Да-да, пером, взятым из крыла обычного домашнего гуся, белого или серого. Конец пера умело затачивался, его макали в чернила и… писали «стилом по бумаге» (а прежде по воску, папирусу или ткани).
Пушкин писал легко, быстро, порой небрежно, разбрызгивая чернила, ставя кляксы. Достаточно увидеть его почерк на бумаге, на полях газет и книг. Плюс рисунки очаровательных дам в локонах, профили друзей и знакомых, пейзажи. Перьев он не жалел, часто ломал и менял.
А вот в том же девятнадцатом веке, но позднее, гениальный Фёдор Тютчев (поэт и дипломат)