У мальчика была редкая способность быстро понимать незнакомый язык. Одной-двух недель пребывания в чужой стране для него было достаточно, чтобы понимать речь на слух. Несмотря на свою молодость он уже мог быть и толмачем* и переводчиком с нескольких европейских языков, а значит очень ценным в торговых делах человеком.
Отец гордился сыном, возлагал на него большие надежды и ждал его на Москве за рекой в Наливках* в своём доме. О Марфе он еще ничего не знал.
Грустную весть вез Питер отцу. Но услышать её отец не успел.
На кануне прибытия на Москву подвод из Ярославля неожиданно поднялся сильный ветер. До того стоял крепкий мороз, и каждая печь в городе жарко топилась.
Теперь уже не выяснишь огонь какой из них долетел до купеческого дома, но загорелся он снаружи почти одновременно с тремя соседними домами и кучей хозяйственных построек. На бешенным ветру все они охватились мечущимся пламенем и сгорели вместе, как стог сухого сена.
К концу ночи ветер стих и повалил густой пушистый снег. Снег быстро забросал пожарище толстым белым слоем, но кое-где еще пробивались струйки дыма от не угомонившегося в глубине огня. Но и это продолжалось недолго.
Белый саван накрыл обычно деятельную немецкую слободку.
Настало утро, но никто ничего не разгребал. Никого и не было. В ту ночь на Москве случился не один пожар, и жителям было до себя.
Таким и увидел Питер отцовский дом, вернее место, где он стоял, когда уже после полудня с трудом, увязая в глубоком снегу, добрался до Наливкинской слободы.
Бушевавший в Наливках пожар, несмотря на пургу, был замечен с Боровицкого* и Ваганьковского* холмов, и перед обедом Великий князь и наследник престола Алексей Михайлович* повелел седлать коней, чтобы самому съездить посмотреть, что именно сгорело.
Пожары для Москвы были делом обычным.
Уже от храма Григория Неокесарийского*, что в Дербицах, было понятно, что горела Наливкинская слобода.
Слобода была заложена в прошлом веке по повелению Великого князя Московского и Владимирского Василия II* для защиты от набегов Крымских татар с юга, и вначале жил в ней военный нерусский люд. Позднее сюда стали селиться немецкие (от «немые», т. е. не говорящие по-русски) купцы. Здесь и поставил свой двор Андрей Петрович Ладал – известный на Москве богатый заморский гость. И вот прошлой ночью он сам вместе с всем своим добром полностью сгорел до угольков и пепла, а его приехавший сын стоял теперь в горе и задумчивости над пепелищем, плохо осознавая, что единым днём стал полным сиротой и нищим в чужой и не слишком дружелюбной стране.
Шёл лёгкий снег. Мороз начал пробираться под шубу. Было холодно, хотелось пить, согреться и заснуть. А впереди была полная неопределенность.
В Московии
– Кто такой? Что делаешь? – по-хозяйски рявкнул подъехавший со спины всадник. Питер обернулся. По глубокому