Годы шли. Прошла и осела в воспоминаниях молодость, всё больше серебристых нитей замечала Антонина в шевелюре мужа, а потом и в своей собственной. И вновь в привычную жизнь ворвалась война, всё смешала, наполнила дни тревогой и страхами. Уходя на фронт, Фёдор Игнатьевич позаботился, чтобы жена осталась работать в больнице, вновь ставшей военным госпиталем. За её жизнь он боялся больше, чем за свою. Вернулся он в сорок третьем, после тяжёлого ранения. Война сильно изменила его, погасила огонёк в его глазах, состарила душу. И отныне опорой семьи стала Антонина, взявшая на себя заботы о муже-инвалиде.
Теперь они занимали только одну комнату в квартире, во вторую ещё в начале войны подселили эвакуированную из Ленинграда Ираиду. Во многом судьба Ираиды была схожа с судьбой самой Антонины. Революция, а затем Гражданская Война оставили её, воспитанницу Смольного, одну на всём белом свете. Сгинула бы и она в той мясорубке, если бы не появился в жизни девушки друг и покровитель в лице красного командира. В мирное время он стал директором завода и надёжной защитой для Иды. Вот только мужем так и не стал.
В коридоре хлопнула входная дверь. Антонина быстро собрала фотографии в коробку и сунула её в комод. Выглянула в коридор. Раечка молча прошла мимо в комнату Ираиды. Соседка примирительно махнула Антонине рукой и последовала за Раей. Тоня сидела в своей комнате, как мышка в норке, прислушиваясь к голосам за стеной, к звяканью посуды на кухне, к шуму воды, льющейся из крана. Дочка живая, здоровая, дома, пусть и за стенкой, главное – рядом. Тревога отпустила её душу и как змея уползла в тёмный угол под диваном. Но на смену ей подкралась обида, взяла за горло, сжала сердце горячей рукой.
В квартире всё стихло. Антонина тоже попыталась заснуть, но сон не шёл, вместо него вновь пришли воспоминания. Вспомнился сырой сентябрьский день сорок четвёртого. Два черных испуганных глаза на худеньком детском личике и грязная ручка, тянущая бублик из её сумки. Маленькая девочка лет трёх – четырёх с добычей в руках бросилась наутёк, путаясь в длинных полах рваной кофты.
– От бисово отродье! Не успеют народиться, как уже по сумкам шныряют! Цыганское племя… – посочувствовала торговка семечками.
– Господи, такая маленькая и одна! Цыганка? Мать то где?
– Та кто-ж его знает? Може, померла… Табор тут за рынком стоял, неделю как снялись и ушли, а девчонку чи забыли, чи потеряли.
– И где же она живёт?
– Я почём знаю? Видать к беспризорникам прибилась. Много их сейчас развелось.
– Так холода надвигаются, погибнет ведь ребёнок!
– Знамо, погибнет, коли милиция не отловит, – пожала круглым плечом торговка.
Ночью сон не шёл к Антонине. Нудный осенний дождь слезами стекал по стеклу. Ветер трепал ветви ясеня за окном. Где-то под этим дождём мёрзла маленькая девочка, совсем