Но она—то в девятом не училась и даже не числилась в школе.
– Что, Светик—семицветик, будем выполнять работу над ошибками, или у тебя дела поважнее имеются?! – спрашивала Свету учительница математики Тамара Михайловна, на что Света отрицательно мотала головой, убеждая учителей в своей некомпетентности в учебе.
В сказках дракон падал наземь, сраженный рыцарем, «и не было на нем ни единой царапины», в реальной жизни рыцарь падал, сраженный алкоголем, а зеленый змий полз по дороге, увитой плющом и терном, прямо к замку богини.
Весть о ее смерти стала странной неожиданностью, всколыхнувшей меня. Я своим подросшим дочкам рассказывала о Свете, показывала ее фотографию, которую она подарила мне еще в школе. Рассказывала без утайки о ее ранней любви, не давшей ей учиться по—хорошему. Настраивала на отличную учебу детей и светлый путь познания в учебной аудитории в вузе. Оказалось, зря. Дочки выросли, и все мои слова вылетели лепестками чайной розы, будто вернулись из моего детства, и полетели в мои стихи, а дочки рано определились в жизни. Они вышли замуж и родили мне внуков друг за другом, будто соревнуясь в нехитром мастерстве абсурда: вместо университета в свободной стране закабалять себя бытом и ранними детьми.
Заплаканное лицо красивой мамы Светы Фахретдиновой до сих пор стоит перед моими глазами, когда я закрываю их, вспоминая школьные и послешкольные годы. Ее мама случайно зашла ко мне в библиотеку на абонемент, и поведала мне о смерти ее дочки. Светочка была отравлена в годы молодости и красоты самым страшным ядом: красивым языком парня, пользовавшегося успехом и умевшим сделать комплимент так, что отказаться от связи с ним было невозможно, какую бы боль ни несли последствия. Сначала Света была «младая богиня, чьи чары одурманивают мозг», потом стала «гадкая потаскушка с темной кожей рабыни». Смуглая кожа Светы еще в шестом и седьмом классах сияла чистотой и ухоженностью: ее мама привозила откуда—то хорошую косметику, которой в СССР не было, и Света даже тайно водила девочек из класса посмотреть на эту косметику. Однажды и я там побывала, в квартире со спущенными шторами и неопрятно заброшенной бархатным покрывалом кроватью, а потом папа так меня выпорол, а мама даже слушать не стала о красоте и этой необычайной косметике: сразу рассказала срочно о моем походе в дом Фахретдиновой отцу и деду. И двери на улицу оказались накрепко закрыты передо мной. Мне разрешалось только читать, заниматься уроками и музыкой, ходить в школу общеобразовательную с засеканием папой минут до школы и обратно, после уроков, и так же отмерялись строгими минутами мои походы в музыкальную школу и обратно – по секундам. Так что заниматься тайными делами с мальчишками было бы невозможным, несмотря на мою зарождающуюся