Французский ученый Раймон Арон писал, что «смысл осуществляемого историком исследования причин – не столько в том, чтобы очерчивать контуры исторического рельефа, сколько в том, чтобы сохранить или воссоздать в изучаемом прошлом неизвестность будущего». «…Прошлое с точки зрения историка было будущим с точки зрения его исторических персонажей»[10]. Таким образом, нравственный и политический урок уважения непредсказуемости будущего – это урок свободы. Роберт Коллингвуд в свойственной ему парадоксальной манере доказывал, что нельзя понять, что история является автономной наукой, не поняв при этом, что человек свободен. Тем самым он затрагивал основополагающий вопрос: при условии уважения неизвестности события именно история позволяет мыслить одновременно свободу человеческого действия и принуждение, накладываемое ситуацией[11].
В цитированном выше труде Эрнста Нольте также указывалось на то, что беспристрастность, к которой стремится историческое мышление, не может быть божественной, а потому безошибочной. Она не может избежать опасности перейти на одну из сторон, пусть даже скрытным и субтильным образом. Но, если использовать юридическую метафору, она представляет собой стремление поставить на место военно-полевых судов и показательных процессов регулярное судопроизводство, в котором выслушают и свидетелей защиты, а судьи не только сугубо формально отличны от прокуроров. Отдельные приговоры будут разными и между смертным приговором и оправданием там будет и промежуточная ступень. Несмотря на это, они не безошибочны, и не исключается и пересмотр приговоров.
Нольте вполне справедливо писал, что если бы Гитлер победил, то в покоренной немцами Европе историография на века превратилась бы в его восхваление и многие люди (за исключением жертв), о которых никто бы не упоминал, были бы счастливее, поскольку были бы избавлены от необходимости обдумывать и сравнивать. Многие сегодняшние антифашисты были бы убежденными поборниками режима. Только для исторического мышления и пересмотра не нашлось бы места, а потому люди, мыслящие исторически, воспринимались бы в этой системе как отрицательные типы и не имели бы никакого права на существование. Но даже понимание этого не должно толкать их к тому, чтобы задним числом вступать в ряды сражающихся современников[12].
Для того чтобы показать внутреннюю логику взаимодействия политической традиции и политической культуры, с одной стороны, и политической действительности в специфических условиях