Она снова посмотрела в воду, хмыкнула:
– Вот если бы я была журавлём, всё было бы проще. Меня бы никто не искал. Я бы просто летала туда-сюда, собирала закаты…
Он перевёл на неё взгляд. Лодка качнулась.
– Ты не журавль.
– Знаю. Я – Рэня. И это намного интереснее, да? – Она повернулась к нему с такой открытой улыбкой, что он впервые едва заметно нахмурился.
Что-то в её отражении дрогнуло – не в воде, в нём самом.
– А ты сам… – Рэня снова повернулась к Кагехико, поджав под себя ноги. – У тебя есть семья? Или, может… ребёнок где-то ждёт своего молчаливого отца?
Он не ответил. Только слегка повёл плечом.
– Ладно, не хочешь – не говори. А сколько тебе лет? Ты выглядишь… ну, так, будто лет тридцать. Или… триста? – Она прищурилась. – Ты из тех, кто вечно молод, да?
– Я – человек. Сейчас, – отозвался он коротко, не поворачиваясь.
Рэня кивнула, будто запомнила.
– А маска? – Рэня прищурилась, глядя на его профиль. – Ты носишь её потому что у тебя шрамы? Или потому что без неё ты был бы слишком красив для этого мира, и он бы просто… не выдержал?
Он не ответил.
Молчание повисло над лодкой, нарушаемое лишь всплесками вёсел да пением птиц, что пролетали над головой. Рэня, не дождавшись реакции, надула щёки и уставилась в воду. Потом, всё так же, будто просто болтая с самим течением, заговорила:
– Знаешь… я ведь сама ушла. Оттуда, из дворца. Добровольно. Все думают, что это было безумием – отказаться от шёлков, прислуги, сладких фруктов на завтрак. Но там… там всё было каким-то глухим. Фальшивым. Люди улыбались, а их ауры были как маски – скользкие, ядовитые. Мне становилось плохо от них.
Она провела пальцем по поверхности воды, словно рисуя на ней:
– Сначала я думала, что просто странная. Но потом поняла – я не странная. Я просто не хочу жить среди лжи. Мне легче слушать, как ветер поёт в горах, чем как льстят поддельными голосами. Там, в храме, всё настоящее. Боль – настоящая. Радость – тоже. Даже тишина там живая.
Она повернулась к нему, как будто забыла, что он не собирался отвечать:
– А ты, Кагехико? Почему ты носишь маску и прячешь всё, даже молчание?
Он по-прежнему смотрел вперёд. Но пальцы его крепче сжали край лодки.
Кагехико медленно повернул к ней голову. Маска скрывала лицо, но голос был глуховат, с едва уловимой тенью иронии:
– Не для мира. Для себя.
Он замолчал, будто этого объяснения было достаточно. И, может, для него было.
Но Рэня оживилась, словно его слова только распалили её интерес:
– Значит… ты прячешься? Или защищаешь? А сколько тебе лет? Ты когда-нибудь смеялся? У тебя была семья? Друзья? Любимая?
Он слегка наклонил голову, будто оценивая степень её наглости, но вместо раздражения в голосе проскользнуло почти невесомое насмешливое:
– Дворцовый этикет, похоже, прошёл мимо тебя.
Рэня рассмеялась – искренне, звонко, как ручей, сбегающий с гор:
– О,