По ее следам. Т. Р. Ричмонд

– еще на первом курсе. С одной стороны, я рада, что почти не помню тот вечер. С другой… мне обязательно нужно вспомнить. В голове мелькают отдельные вспышки. Канапе с анчоусами. Болтовня об археологической находке в Индонезии, которую почему-то окрестили «хоббитом». Холодное вино («Не совсем отвратительно», – заявил профессор Кук; отметил, что сам он предпочитает красное, и долго разглагольствовал о разных видах вина и сортах винограда, хотя я в этом ничего не понимала). Потом табличка на стене, и я пытаюсь прочитать надпись, но буквы плывут и слипаются. Смех, голос Старого Крекера: «Кажется, вам пора домой, юная леди».

      Бен заворочался на сиденье и сонно спросил: «Где мы?»

      Грустно, теперь мы не сможем даже толком поговорить про эту поездку. Мы ведь наверняка запомнили ее по-разному.

      Доктор Эдвардс вечно талдычит о перспективе и точках зрения. «Чьими глазами ты смотришь на все события? – спрашивает он. – Кто рассказывает эту историю? Кто ее герой?»

      Бен встряхнулся, зевнул, потер лицо, и на мгновение я засомневалась.

      «Слишком поздно», – подумала я.

      – Мы все герои собственных историй, – как-то сказал мне доктор Эдвардс.

      – Или героини, – ответила я. – Не забывайте про героинь. В конце концов, неизвестными авторами почти всегда были женщины.

      – Меткое наблюдение. Искаженная цитата из Вирджинии Вульф, если я не ошибаюсь.

      И тут меня накрыло осознанием одного простого факта. В моей истории героиней была я. Только я и никто иной.

      – Есть хочется. Давай купим бейглов, – предложил Бен, а я подумала: «Кретин, мы бы купили бейглов, но ты проворонил свой шанс. Второго не будет. Хотя нет, у тебя уже было примерно шесть вторых шансов. Даже не рассчитывай на седьмой».

      Он ничего не подозревал. Мне было его жалко – совсем чуть-чуть.

* * *

      Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 4 марта 2012 г.

      От: [email protected]

      Кому: [email protected]

      Тема: Держись подальше от моей семьи

      Дорогая Элизабет!

      Прими мои искренние соболезнования. Они не вернут Алису, но я все равно глубоко сочувствую твоей семье. Говорят, слова скрывают в себе огромную силу, но, когда приходит горе, мы не можем подобрать нужных фраз – все они кажутся жалкими и неуместными. Я хотел отправить открытку, затем передумал: мое опрометчивое письмо уже успело натворить бед. Прошу прощения, если допустил бестактность.

      Ты сразу бросилась на защиту Алисы. Совершенно естественная реакция, ведь ты ее мать, но прошу тебя, выслушай: мое «исследование» – это в первую очередь дань памяти, а не некролог. Я не собираюсь копаться в слабостях Алисы, в конце концов, всем нам свойственно ошибаться. Ты же знаешь, Лиз: в первую очередь меня интересуют люди, люди во всем своем ярком и ослепительном многообразии. Алиса была именно такой – яркой и ослепительной.

      В квазиакадемических начинаниях действуют те же законы, что и в жизни. Работу нельзя оценить на середине пути, нужно дождаться окончательных