– Ты захватишь Киев для себя! – глухо выкрикнул Рюрик.
– Я поклялся памятью своего отца. Большой клятвы не требуй: я – не Сигурд, я – конунг, князь Рюрик. Тебе придется оплатить своим золотом княжение своего сына.
И снова наступило молчание. Князь считал пропущенные удары, кадык по-прежнему бессильно дергался на тощей шее.
– Обломок ржавого меча! – вдруг хрипло засмеялся князь. – Это ведь я – обломок ржавого меча. Ты увел моих берсерков?
– Они перешли Ловать и тем нарушили границы земли русов.
– Вот к чему мне были посланы вещие сны. Это меня распяли на канатах в пыточной клети, конунг.
– Кстати, о пытках, князь Рюрик. Прежде чем мы поднимем кубки согласия, я хочу услышать вопли твоего ката. Пусть его медленно забьют под этим окном. Потом я выйду посмотреть, что от него осталось.
– Старость – время платы, – задумчиво, сказал Рюрик. – Я принимаю твою клятву, конунг, и выполню твои условия.
– Игорь будет княжить в Киеве. – Олег выделил каждое слово.
– Эй, кто там! – помолчав, вдруг громко выкрикнул Рюрик.
Вошел боярин, прикрыв за собою дверь.
– Там, в сенях, Клёст, – тихо промолвил князь. – Схватить тотчас и забить до смерти под этим окном.
Сухой старческий перст уперся в низкое оконце.
Глава четвертая
За все свои пятнадцать лет Неждане ни разу не приходилось столько размышлять, сколько в последние дни. Родившись в осиротевшей семье вдали от родного города, она не испытывала никаких неудобств, став воспитанницей самого конунга русов. У нее была не только послушная челядь, не только полная свобода и даже не только подружки, которыми она, любимица Олега, верховодила, как хотела, но и воспитатели, наставники и учителя, с детских лет готовившие ее к осознанному существованию на самой вершине племенной власти. Она понимала, к чему обязывает выпавшее на ее долю положение, старательно училась, знала три языка, умела читать и писать по-славянски и по-византийски, врачевать раны, петь, танцевать, вести застольные беседы на пирах, до которых русы были весьма охочи. Девичья сущность ее натуры была отлично подготовлена к женской жизни, но ее воспитателю и повелителю этого оказалось мало. Олег еще не достиг возраста, при котором родовой обычай разрешал ему обзавестись семьей – конунги русов получали это право после двадцати пяти лет, – но тяга к отцовству уже проснулась в нем и, как у всякого мужчины, воплощалась прежде всего в будущем сыне. А судьба одарила воспитанницей, в которой он не чаял души, но упрямо считал, что такой подарок следует усовершенствовать.
В пять лет Неждану впервые одели в мужское платье и посадили на коня. Конунг Олег вел коня под уздцы, дядя Нежданы Перемысл на всякий случай шел рядом, и конь с ребенком в седле прошагал, как и полагалось, круг