– Эй-эй, притормози, мы как это откроем? Штопор есть? Дань, у тебя есть? – Альбина вырвала из рук Даниэля бутылку и прикрыла горлышко. – Щас опять хуйню натворишь. Только, умоляю, не заталкивай её.
Она посмотрела по сторонам, её белые, осветленные волосы, поднялись вместе с её движением головы. С восторженной интонацией она указала пальцем на шуруп:
– Вкрути его, вкрути! И вытяни. Давай, Дань, давай. Христи, мы стаканчики взяли? – охватив руку Христофора, она присела чуть ближе, и посмотрела на свою волшебную сумку, отдаленно напоминающую авоську.
– Не. Я подумал и так норм, – он обшастал карманы и отделы рюкзака для вида, хотя понимал, что ничего здесь не найдет.
– Да, блять, что, с горла теперь?! – светловолосая выкрашенная принцесса сменила позу и встала на колени перед Христофором. Она положила свою руку, покрытую сплошным, параллельным шрамом, на колени Христофора, вздохнула и пристально стала вглядываться в его карие глаза.
– Если ещё начнем, – с определенными хрипением и напряжением уточнил Даниэль. В его руке была бутылка, а сам он скрючивался, сворачивался и стоял прямо над ней: шаман с бубном и незнакомой ему вещью. Он уже готов был читать заклинание, чтобы добродетельный боженька сжалился над ним и позволил согрешить, да выпить с горла. Он намеревался посягнуть на святыню святынь.
– В смысле? – Альбина бросила свой расстроенный и оторванный взгляд на Даню. Она не хотела поворачиваться и беспокоиться о таких вещах. Вот бы застыть в одной позе и дальше наблюдать за ним, за этим кареглазым чудиком.
– Короче, тут такое дело. Винт-то я вкрутил. Он выскальзывает, и я не могу достать пробку.
– Думай. Если вдавишь, я вообще пить не буду.
– Светофор-Христофор, вроде девочка-то твоя, а на мне открытие, – здесь слышалась явная насмешка, упрек, с долькой дружеской симпатии и внедрения некоторой тайны.
– Дак я криворукий, не привык пить вино.
– А я привык… – Даня посмотрел на бутылку, протянул её перед собой и посмотрел на солнце. Через маленькую бутылочку был виден шар, дающий силу этому месту и ставший причиной созревания винограда, позже попавшим в эту бутылку. Гелиос дал силу Дионису и способ жить, но Дионис был не менее гордым находить всех вокруг дураками, неспособными развлекаться.
– А ты привык.
Мария посмотрела по сторонам, осознав, что находится в форте из живых стен, полных таких же душ, любящих выпить, развратничать, способных быть чрезмерно гордыми и в то же время добрыми, пытающиеся ужиться со всей дуальностью жизни и просто побыть какое-то время людьми и животными.
– Момент. Смотри, иди по квартирам, найди штопор. Тут как раз людей много. Может кто-то из подъезда выйдет, заскочишь, а там постучи. Я видела, что в тот подъезд, – она показала на ближайший, – зашла девушка лет 15-ти. Может, она сейчас опять выйдет. Иди, за дверь встань, подожди, пока выйдет, и заходи .
– То есть мало того, что я ПИТЬ не буду, так вы меня ещё, как кабанчика, – с четким выделением «к», – за штопором шлёте?
– Ссорян, мужик. Ты у нас самый Даня из всех возможных Дань, только ты так можешь, – во взгляде Христофера была просьба о помощи, просьба уйти, просьба не мешать, просьба помочь с вином, просьба не быть занозой и просьба сделать этот момент особенным.
– Ладно, чушпАнчики, сделаю я всё для ВАС. Что бы вы делали без Данечки?! – последние слова были похвалой, прелюбодеянием, хвастовством и громким выводом о собственном превосходстве.
Люди проходили по одному, крайне редко, раз в 20 или 30 минут, что свойственно дворам хрущевской застройки. За одной из стен, наполненной человеческим капиталом, проходила главная дорога, пока что звучащая стаей диких машин, рвущихся и стремящихся охватить весь мировой круг жизни. Юда засматривался в телефон, на который падала тень его серьги. На земле отражался силуэт студента, немного сгорбившегося защитника с деревянным щитом на спине. На штанах свисала декоративная цепь, купленная на известном маркетплейсе. Юда сидел на качели: изогнутая дуга из лесенок, на которой любят сидеть дети по летним вечерам и бросать сверху камешки, когда родители отбирают их телефоны. Более везучие, как правило, сидят на лавке и смотрят на это, либо фотографируют и снимают, чтобы спустя четвертое измерение эти записи дошли к ним и напомнили о жарких, зеленых днях. Глаза часто уводились в сторону Христофора и Альбины: они надеялись, что в этот раз всё закончится хорошо, что не будет более жертвенности и боли. Христофор имел свои законы, как и каждый титан своего существа. Первые есть закон для плоти; вторые – закон духа жизни. Альбина же была для Христофора законом для плоти, ведь дух временно отсутствовал.
На параллельном бетонном блоке от Христофора сидела Мария в своих забавных коричневых носочках, конверсах, заплетенными в маленькие косички волосами, характерном чёрном, обтягивающем топике и светлых