По дороге мы с ним купили арбуз. Светка живет у пожарной каланчи на пятом этаже без лифта.
– Давай я понесу арбуз, – я предложила. – Негоже человеку, который написал роман на все века и только что поставил точку, таскать арбузы на пятые этажи.
– Как ты можешь нести арбуз, – отозвался Даур, – если даже моя любовь для тебя непосильное бремя?
На всякий случай он захватил дискету с файлами «Золотого колеса», и не напрасно, поскольку Светкин сын Руслан с младых ногтей спец по компьютерным делам.
– Можно я попрошу Руслана вывести мой роман? – спросил Даур.
– Ну, не знаю, такой объем здоровенный. Намекни…
Когда Руслан внес на кухню горячую стопку страниц «Золотого колеса», Даур прижал их к груди, закрыл глаза и сказал:
– Ой, мне что-то не по себе… – нетвердой походкой отправился в комнату, лег на диван и уснул.
Проснулся он от того, что рыжий эрдель шершавым языком вылизывал ему лицо. Тут вострубили трубы, загремели литавры и покатился пир горой: салаты, курица, коньяк… Дауру все страшно понравилось, он потом часто спрашивал: а когда мы опять пойдем к Светлане Пшеничных?
Роман опубликовали с продолжением в двух номерах журнала «Знамя».
– Не каждый, кто держит калам, сможет написать кетаб! Кетаб, Мариночка, – это книга, – важничал Даур, вручая мне публикацию с дарственной надписью:
Он медленно и осторожно входил в русскую литературу.
– Ну вы, Даур Зантария, вылитый Фазиль Искандер, – говорили ему в московских редакциях. – Герои Фазиля абхазы – и вы тоже пишете об Абхазии. У него всюду горы с их вечными снегами – и у вас, у него фигурирует море – и у вас, у Искандера смешные рассказы – и у вас, у него в то же самое время грустные – и у вас…
«Казалось, после Фазиля в абхазо-русской прозе делать нечего! – написал Андрей Битов. – Даур нашел путь, продолжение которого сулило мировую мощь…»
Народный фольклор клокотал в нем, Даур его сдерживал из последних сил. Байки всплывали, словно глубоководные рыбы, надо же их куда-то девать, вот он просто рассказывал: был у них в Сухуме фотограф-армянин, его звали Кара. Когда ему женщины выражали недовольство своими фотографиями, Кара отвечал: «Лягушка посадишь, лягушка выйдет».
– Раз в жизни они готовились, – говорил Даур, – один раз фотографировались – и так они у него выходили.
Сухумские фотографы бродили на побережье его души, тосковавшей в Москве по Сухуму. Именно почему-то фотографы – в шортах и сомбреро с распахнутой грудью – седые волосы на груди, загорелые, с обезьянкой на плече или с питоном на шее.
– У нас по соседству жил фотограф, – рассказывал Даур, – он тоже был армянин, звали его дядя Гамлет. Армяне любят шекспировские имена. Я лично знаком со старой согбенной Офелией и шапочно – с армянином по имени Макбет, Макбет Ованесович Орбелян, хирург-стоматолог, у него всегда халат