Как вышли из зарослей выше их самих, начали гудеть, раскачиваться, прыгать. Прыгают выше голов своих. Замрут на минуту, пока главный, почти напевая, что-то говорит, потом снова всё по кругу. Когда главный замолкает, все валятся вповалку на землю и засыпают крепким сном.
Раз отвернёшься на минуту, а там уже и нет никого, все расползлись по городу. Только и смотришь, как парочка из них ковыряется в помойке. Пожрать ищут, только съедено всё до них давно. На другой день уже наши старухи с ними прыгают и раскачиваются. Гудят да смотрят, куда они все жрать пойдут. Старухи по помойке рядом с ними рыщут, жрать ищут. Смотрят на них, а они жуют. Отрывают кусок пакета-майки – и в рот. Смотрят старухи – плюнут пакет обратно или проглотят.
Окликнет их главный, они опять сползаются в кучу, да как начнут гудеть, раскачиваться, прыгать выше наших голов. Выбегают в середину круга девки, одна падает замертво в центре, остальные пытаются её оживить, но понарошку. Одна вырывает ей сердце из груди и сажает в землю – вырастают из земли помидоры. Другая выковыривает печень, закапывает в землю – распускаются цветы. Но никто не трогает, не срывает, не ест. Только черви ползут из помидоров.
На следующий день и след их простыл, будто не было ни трупа, ни чужаков, да наших старух. Да никто и не вспомнит, что были тут.
Из неизданного
Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри, и свобода есть моя творческая сила, не выбор между поставленным передо мной добром и злом, а моё созидание добра и зла.
Николай Александрович Бердяев
Главная ценность этой повести в том, что читатель рассматривает жизнь человека с психическими отклонениями через призму самого этого человека. Эта жизнь другая: наполненная хаотичными событиями, внезапно меняющимися декорациями и даже ролями.
Анонимный отзыв
Пролог
Упряжь плотно прилегала к брюшку, фиксируя аппарат для съёмки.
Внезапно для всех он вылупился, оперился и стал белоснежным среди многочисленных серых братьев и сестёр. Но даже это не спасло от его участи. Розовые лапки напряжённо скользили по металлическому подоконнику, пытаясь сохранить равновесие. Из соседнего окна в него прицелились из пистолета и почти попали. Он упорхнул за секунду до того, как пуля вгрызлась бы прямо в маленький чёрный глаз, из-за чего снимки пробуждения детектива смазались и не представляли оперативной ценности.
С него в конце концов сняли ранец и отправили в клетку, где можно было спокойно «почистить пёрышки», перевести дух и поклевать пайковое зерно.
В соседних помещениях держали хищных птиц. Белоснежка видел только раз, как их тренируют нападать на летящие в небе объекты, похожие больше на детские игрушки, вроде радиоуправляемого вертолётика, чем на угрозу общественной безопасности. Гордякам полагались средства защиты от ранений, вроде чехлов для лапок, и подкормка мясом.
Теперь он слушал, как оттуда доносятся глухие выстрелы вперемешку с незнакомыми мужскими голосами, как заорала запоздало орёт сигнализация, видел, как мечутся в тесных клетках его соседи, как бежит к ним старший офицер, выкрикивая с истерично высокой интонацией смешное слово «диверсия». Все они были полны надежд, что офицер нажмёт на нужную кнопку и разом откроет все клетки, выпустит их хотя бы в коридор, а может, вовсе сжалится, и они все улетят в распахнутое окно, подальше от разгорающегося в соседнем помещении огня.
Клетки погрузили в «каблук», и пернатый груз отправился по адресу, указанному на бланке с закорючками на месте, где должны были стоять подписи отправителя. Офицерам было не до них – они выносили из сгоревшего кабинета мебель и обрывки бумаг. Все их добытые невероятным трудом секреты, накапливаемая годами по крупицам информация о начальниках и предателях, о тружениках и вредителях, всевозможных шпионах – ничего не осталось. Убитый горем генерал сидел на лавочке, курил и смотрел, как грузят в фургон клетки с голубями, остатки мебели, которую ещё можно восстановить и продать, оплавленный сейф, не похожий ни на один, что был ему знаком. Он глядел вслед уезжающему фургону и, казалось, даже не моргал, только автоматически подносил сигарету к губам, вдыхал и выдыхал дым. И так по кругу, пока тление не добралось до фильтра и сигарета не погасла.
Их привезли в приятное место: просторная комната, культурные белые халаты. Больше никаких тесных тёмных каморок, откуда их доставали только в случае надобности. В новом помещении никогда не выключался свет, мимо клеток ходили туда-сюда работники самых разных специализаций, о которых можно было только догадываться. Вот, например, этот в синем комбинезоне постоянно возил туда-сюда ведро по полу. Двое щербатых в белых халатах то и дело крутили гайки в массивной железяке – откручивали и закручивали, и так каждый день по двенадцать часов подряд. Больше всего ему запомнилась красивая девушка. Она не носила халата или рабочей униформы, в отличие от остальных, и озаряла каждый день всех в комнате своим тонким чувством стиля.