– Привет.
Мужчина не ответил, не пошевелился, не скосил глаза – полнейшее равнодушие. Шон заказал два виски, или что там у них имелось покрепче. Один стакан подвинул угрюмому соседу, из второго отпил сам. Коротко глянув, сосед молниеносным движением опрокинул стакан в рот. Вытерся рукавом. Почмокал губами, будто проверяя, достаточно ли крепок напиток и как скоро удастся опьянеть.
Видимо, алкоголь сдал экзамен на «отлично». Мужчина подобрел лицом, повернулся к незнакомцу, посмотрел в глаза. Испытующе – нальет ли еще? Но понимал: просто так его никто поить не будет. Значит, надо познакомиться, показать, что готов помочь, если у новоприбывшего имеются вопросы.
– Привет, – сказал. – Издалека прибыл?
– Да, – ответил Шон, не вдаваясь в объяснения.
– Хочешь здесь остановиться?
– Да.
– Хорошее место выбрал, – продолжил сосед. Голос у него был хриплый, низкий, как у старого, простуженного пса, который на вывеске. – Кстати, меня Массимо Мориньо зовут.
Протянул руку.
– Шон Маккензи. – Пожал.
– Британец?
– Шотландец.
Оба разговаривали на нечистом английском, потому отлично понимали друг друга.
– А я итальянец. – Он пальцем передвинул шляпу со лба назад, сел прямее, повернулся к собеседнику, руками облокотился на стол. Подался вперед, как бы желая сообщить большой секрет. Но голос не приглушил. – Спросишь, что я тут делаю, среди бриттов, скоттов и ирланских собак? Отвечу: погибаю. Потому что без семьи. Потому что изгнали меня.
Массимо умолк, ожидая вопроса, чтобы убедиться в заинтересованности незнакомца. Вопроса не последовало. Шон видел – сосед обрадовался возможности излиться, видно давно ждал, потому продолжит сам по себе. Вообще чужих откровений он не любил – чаще всего это вранье, выставляющее рассказчика героем. Перебивать пока не собирался. Иногда из чужой болтовни можно вынести много полезного для себя.
Молчание – знак согласия слушать. Итальянец продолжил.
– Я приехал в Америку не один. С папой, мамой, дядьями и их детьми. Высадились в Нью Йорке, обосновались на Малберри-стрит в Манхэттене. Работы не нашли. Стали родственники банду сколачивать, меня на преступления подбивать. Сначала мальчиком на побегушках сделали. Когда исполнилось шестнадцать, дали пистолет. А я, знаешь ли, убежденный католик. Убивать, грабить не могу. Верую в Деву Марию. Она все видит, грехи не простит. Так и сказал дядьям. Прогнали они меня из семьи, велели на глаза не попадаться… Ты сюда случайно не из Нью Йорка прибыл? Не слышал про Антонио Мориньо? Это мой отец, как он там?
– Не слышал.
Массимо не расстроился. Про отца просто так спросил.
– Вот, значит, забрел я сюда, в глушь, подальше – от земляков спрятаться. Прозябаю среди иностранцев. Одиноко… Только ты не подумай, что жалуюсь. Не я один такой. Здесь все чувствуют