Я присмотрелся и не поверил глазам: ткань примёрзла. Стекло вокруг было покрыто тонким слоем льда. Почему-то вспомнились заиндевевшие стёкла зимних троллейбусов времён моей студенческой юности, на которых неизвестные остряки тёплыми пальцами вытаивали одну и ту же оптимистичную надпись: «Крепитесь, люди, скоро лето!» Вот только теперь, в отличие от тех чудных времён, я тупо смотрел на окно, покрытое льдом в середине июля. Что-то в этом было неправильное…
Было и ещё одно отличие от тех, покрытых матовым инеем троллейбусных окон: здесь лёд сохранял полную прозрачность. В тёмном окне по-прежнему в подробностях отражался скудный интерьер ординаторской и её население: дремлющий за столом Петрович и взъерошенный, недоумевающий я. А рама этого импровизированного зеркала была покрыта толстым слоем пушистого инея.
Я ущипнул себя за ногу: больно! Сон кончился, начался бред…
За спиной завозился Петрович. Я решил привлечь свидетеля:
– Ванька, вставай!
Он встрепенулся, вскочил, и ошалело уставился на меня:
– Кто?
– Да живы все… пока. Ты на окно посмотри!
Петрович перевёл взгляд на обледеневшее стекло:
– Ё! Это что?!
– Ты тоже ЭТО видишь?
– А то! Кондиционер свихнулся? – выдвинул версию коллега.
– Да нет, похоже, снаружи похолодало: видишь, только окно обледенело.
– Фигня! – безапелляционно заявил Петрович, – Лето на дворе!
– Есть другие предположения?
Приятель подошёл к окну и потыкал пальцем в стекло. Тут же отдёрнул руку и сунул палец в рот:
– Холодный! Аж обжигает!
– Ну, и что это за явление? – поинтересовался я, впрочем, слабо надеясь на то, что Петрович даст ответ.
Он и не дал. Минуту постояв в раздумьях, мой товарищ повернул ручку и распахнул раму. Снаружи хлынула волна тёплого воздуха. Петрович перевесился через подоконник и снаружи проорал:
– А здесь тепло! – вернувшись в комнату, он захлопнул раму. Вновь похолодало. Щель между рамами на наших глазах зарастала мохнатым инеем.
– Бред какой-то… – недоумённо пробормотал Петрович, наблюдая за быстро растущими ледяными кристалликами. Я согласно кивнул.
Движение вызвало новый приступ озноба. Я застучал зубами так, что Петрович вздрогнул:
– Ты что?
– Н-не з-знаю… х-холод-дно!
– Да ладно тебе! Стекло холодное, и только. Внутри-то жара! Ты не заболел, часом?
– М-может б-быть! Трясёт ж-жутко.
Ванька заботливо пощупал мой лоб:
– Да ты ледяной просто! Будто в холодильнике сидел!
Я мысленно поправил приятеля: у меня было полное ощущение того, что я и сейчас в холодильнике… точнее, в морозилке.
Кисть левой руки обожгло холодом. Я попытался пошевелить пальцами, но не смог: будто бы вмороженные в лёд, они не слушались.
Я скосил