Страшно сказать. Когда молчание ребенка говорит громче слов. Кэти Гласс

несколько дней, когда ребенок оказывается под опекой, обычно очень загружены, и я предполагала, что мне придется уделить много времени разговорам по телефону.

      Я втащила сумку наверх и отнесла ее по коридору в комнату Оскара. Был прекрасный весенний день, солнце светило в окно спальни. Приоткрыв окно, я расстегнула сумку и принялась перебирать вещи, лежавшие внутри.

      Как по мне, содержимое сумки выглядело так, словно тот, кто ее паковал, попросту пошвырял туда всю одежду Оскара, какая попалась ему под руку. Часть вещей нуждалась в стирке, и я отложила их в сторону; другие были чистыми, но не глажеными. Имелась пара пижам, казавшихся слишком маленькими для Оскара, пара серых школьных брюк, поношенные синие брюки для бега, непарные носки (которые я разобрала), несколько пар трусов, жилет, куртка на молнии, новые кроссовки и старое банное полотенце. Еще в сумке нашлись четыре пластиковые машинки.

      В общем, это был скудный и довольно грустный набор вещей, однако я начала раскладывать чистую одежду по ящикам, а игрушечные машинки положила на полку в комнате Оскара. Как приемный родитель, желая лучшего для ребенка, я испытывала большое искушение выбросить старые вещи и купить ему новых взамен. Я в самом деле куплю Оскару много новой одежды и игрушек, однако от старых избавляться не буду: они – живое напоминание о его доме и воплощение связи с семьей, и, кроме того, по закону эти вещи принадлежат его матери.

      Забрав из сумки чистую одежду, я сгребла остальное и отнесла вниз, где положила в стиральную машину к другому белью. И вовремя: едва запустилась стирка, как зазвонил мой домашний телефон. Я ответила из кухни. Это оказался Эндрю – социальный работник, закрепленный за Оскаром.