Когда родившийся в Югославии сын Тито и Пелагеи Белоусовой, Жарко Броз, боец 6-й Московской стрелковой дивизии народного ополчения, воевал под Ельней, стремясь не допустить окружения Москвы немцами, мой отец Иван Константинович Замчевский, выпускник МАИ и инженер ЦИАМ, выполнял важное правительственное задание: организовывал эвакуацию целых авиационных заводов в Сибирь. Вскоре на этих заводах стали выпускать самолеты, которые обеспечили превосходство советской авиации в воздухе. В конце войны эти самолеты, которые выпускались при участии И. Замчевского, ставшего вторым секретарем Новосибирского обкома по оборонной промышленности, пополнили состав югославских партизанских ВВС, и немецким люфтваффе в небе над Югославией пришлось очень несладко. На одном из таких самолетов, спасая жизнь Тито, эвакуировали его самого во время драматичной охоты, устроенной на него немецкими парашютистами в окрестностях хорватского города Дрвар. Потом этот же самолет перевез Тито на остров Вис в Адриатике, откуда он долгие месяцы руководил борьбой югославских партизан.
Вот почему отца направили в 1956 году новым советским послом в Югославию, когда пришло время восстанавливать советско-югославские отношения, омраченные многолетним кризисом, который спровоцировали печально известные резолюции Коминформа 1948–1949 гг. Прибыв в Белград, отец по поручению советского руководства провел конфиденциальные переговоры с Тито о нормализации советско-югославских отношений, после чего стал частым гостем маршала в его белградском Старом дворце и на острове Бриюни в Адриатике.
Когда я впервые прилетела к отцу в Белград, я увидела в его кабинете большую фотографию Тито в военной форме времен войны. На ней Тито был запечатлен молодым, худым и поджарым, с энергичным орлиным взором, так, что от него нельзя было глаз оторвать. Это была знаменитая фотография Георгия Скрыгина, кстати, тоже нашего соотечественника – сына офицера, участника Русско-японской и Первой мировой войны капитана Владимира Скрыгина. Она являлась каноническим изображением Тито в годы войны. А вскоре мне представился случай увидеть Тито своими глазами, когда в большой зал Старого дворца, бережно восстановленного после бомбардировок и обстрелов времен войны, пригласили иностранных послов по случаю главного праздника страны – Дня антифашистской борьбы 27 июля.
Отец взял меня на прием. Когда И. Б. Тито приблизился к послу СССР, папа гордо представил меня:
– Моя дочь Ольга, только что поступила в Институт международных отношений.
Маршал Тито бросил на меня чуть ироничный взгляд и с непередаваемой интонацией протянул:
– А, элита…
А я до этого в течение целого года усердно готовилась к труднейшим экзаменам – сначала выпускным в школе, а потом в институт. Когда же меня приняли в МГИМО, то, не дав прийти в себя, тут же направили на стройку. Мы строили Дворец пионеров на Ленинских (ныне Воробьевых) горах. Работа была очень тяжелая – приходилось на ручных деревянных носилках таскать и подавать бетонный раствор, песок и кирпичи, копать траншеи. И так почти два месяца подряд. И только после этого студентов отпустили, и я смогла приехать в Белград. Поэтому я не выдержала и, нарушая субординацию, смело сказала:
– Товарищ маршал, как вы можете так говорить? Да, я поступила в институт. Но потом я два месяца работала на стройке, строила Дворец пионеров. – И, протянув к нему руки, сказала: – Посмотрите на мои руки! Это руки человека, который действительно тяжело и честно потрудился.
Он внимательно посмотрел на мои пальцы с обломанными ногтями, и уже более спокойно взглянул мне в глаза.
А я продолжала:
– Но всего этого могло вообще не произойти, ведь я же родилась в бомбоубежище, когда фашисты рвались к Москве и были уже в нескольких километрах от того места, где я появилась на свет. Я чудом осталась в живых!
Глаза маршала подобрели, и он с уважением произнес, словно вспоминая свои собственные военные годы:
– Родилась в бомбоубежище… Учись хорошо, студентка!
Я ответила:
– Обещаю, товарищ маршал!
И я училась в институте не просто хорошо, а с наслаждением, буквально впитывая в себя