Старик Судаков пользовался непререкаемым авторитетом. Был он замечательным экспертом с большим опытом и невероятной дотошностью. Его суждениям доверяли безоговорочно. Свои неприятные и грязные обязанности он всегда исполнял в белоснежном халате, поверх которого надевал длинный чёрный фартук с нарукавниками, и являлся на службу исключительно в свежей сорочке, подавая пример непреклонной аккуратности.
– Небось, не терпится узнать, что да как? – саркастически осведомился старик.
– Не терпится, – признался я, виновато разводя руками.
– И заключения дождаться не можете?
– Мог бы, – не беспокоил…
Это у нас был такой многолетний ритуал. Мне Судаков благоволил, хотя и считал торопыгой. А я, в свою очередь, приходил к нему, что называется, «на полусогнутых» и смиренно просил поделиться результатами вскрытий, не дожидаясь официального заключения. И получал своё с неизбежным довеском в виде стариковского брюзжания. Расставались до следующего раза взаимно довольные.
Судаков поднялся из-за стола, потянулся и неожиданно сказал:
– Странные дела творятся в вашей сыскной епархии, господа сыщики.
– Чем же странные, Владимир Иванович?
– Помните давешнего покойника, что поступил вместе с профессором Себряковым? Швейцар, кажется…
– Он самый. Помню, и что?
– А то, что вот этих бедняг, – он указал на неподвижные тела́ Еремеева и Варакина, – упокоили точно таким же способом, как и того швейцара.
– То есть вы хотите сказать…
– Не хочу, но вынужден. Обоим шеи сломали, и сломали тупым предметом. Такое впечатление, что убийца носит с собой… ну, не знаю… специальную палку или доску, например, и пускает в ход по мере необходимости. Прямо умелец какой-то.
Установилась пауза, в ходе которой Судаков пытливо смотрел на меня, словно ждал, что я немедленно выну из кармана и предъявлю упомянутого умельца.
– Ну, доска-то вряд ли, – протянул Ульянов задумчиво.
– А это вам виднее, господа сыщики, – сказал Судаков, почёсывая фундаментальную лысину. – Доска там или не доска – разбирайтесь, карты в руки. Но это ещё не всё…
По его знаку мы подошли к телу Варакина. Откинув край простыни, Судаков показал правую кисть покойника.
– Вот, видите? Указательный палец практически выломан. Как тогда у Себрякова, только намного сильнее.
Действительно, у основания пальца был заметен сильный багровый отёк. Да и сам палец торчал неестественно.
– Досталось ему больше, чем Себрякову, – негромко сказал я. – Человек молодой, сердце здоровое, и пытку вынес. Хотя всё равно погиб…
– Вынести-то вынес, но кричать должен был так, что весь дом переполошил бы, – заметил Ульянов. – Боль же невыносимая… Кляп?
– Он самый, – подтвердил Судаков. – Убийца скомкал платок и глубоко засунул в рот, чуть ли не в самую глотку. И руки-ноги связал, чтобы человек не сопротивлялся. А что касается боли, то да…
Он аккуратно стянул простыню с головы покойника. Ко многому я привык