Дима догнал его, шагая рядом с той лёгкостью, которая всегда раздражала и успокаивала Михаила одновременно. Его планшет был зажат под мышкой, а пальцы выбивали ритм на невидимой клавиатуре – привычка, от которой он не избавился даже после трёх лет в академии.
– Слушай, Миш, – начал он, и голос его был таким же насмешливым, как всегда, но с лёгкой тенью неуверенности. – Ты точно в порядке? Выглядишь, будто проглотил что-то кислое. Или это Левин опять нагрузил тебя своими древностями?
Михаил бросил на него взгляд, пытаясь найти в друге огонёк, горевший вчера, когда они спорили до полуночи. Но глаза Димы были ясными – слишком ясными, как стекло, за которым ничего нет. Он не помнил. Не просто спор, а целый кусок их вечера, вырванный из памяти, как страница из книги. Михаил сжал губы, чувствуя, как тревога стягивает грудь, словно невидимая рука.
– Левин тут ни при чём, – ответил он, стараясь звучать спокойно. – Просто… задумался.
– О чём? О смысле жизни? – Дима хохотнул, но смех его был короче, чем обычно. – Ты всегда такой, Миш. Копаешь, где не надо.
Михаил остановился, глядя на друга. Дима был прав – он копал. Но теперь он нашёл, и это находка не просто лежала в кармане, а меняла всё вокруг. Он хотел рассказать – выложить всё, от архива до тени в коридоре, – но слова застревали, как кости в горле.
– Помнишь, как ты говорил, что мы как код? – спросил он вместо этого, цепляясь за их старую шутку. – Что нас можно взломать и переписать?
Дима нахмурился, потирая висок, словно пытался что-то выудить из памяти.
– Говорил? – переспросил он. – Может быть. Не помню. Звучит как я, правда?
Михаил кивнул, но внутри него что-то оборвалось. Это было не просто «может быть». Это было вчера, это было их. А теперь Дима смотрел на него с лёгкой улыбкой, не подозревая, что часть его самого исчезла. Трещина в реальности стала шире, и Михаил чувствовал, как она тянет его вниз. Он оглянулся, ища глазами что-то, способное вернуть ему равновесие, но увидел только толпу – безликую, движущуюся по кругу, как механизм без цели.
– Ты забыл, – тихо сказал он, больше себе, чем Диме. – Ты забыл меня.
– Что? – Дима прищурился, шагнув ближе. – Миш, ты чего? Я тут, с тобой. Не выдумывай.
Но Михаил уже не слушал. Он смотрел мимо друга, на стеклянные двери в конце зала, где отражались сотни лиц – и ни одного настоящего. Память была их связью, их якорем, а теперь она растворялась, как дым в ветре. Он вспомнил строки письма: «Избегай тех, кто стирает память о будущем». Но что, если они стирают и настоящее? Что, если Дима – только первый, а за ним исчезнут все, кого он знает?
Он отвернулся, чувствуя, как гнев смешивается с тревогой, образуя горький ком в горле. Письмо было не просто находкой – оно было зеркалом, показывающим, как хрупок их мир. И если он не найдёт способ остановить это, то скоро сам станет отражением – пустым, как идущие вокруг него.
– Пойдём, – бросил