– Ты бы сказал, что я слишком много думаю, – прошептал он, и Дима в его воображении закатил глаза, лениво пнув воображаемый камешек.
– А ты не думаешь? – хмыкнул тот. – Это просто старая записка, Миш. Может, чья-то шутка.
– Шутка не прячется сто лет, – возразил Михаил, и голос его стал твёрже. – Шутка не заставляет дроны следить за тобой.
Он сжал письмо в кулаке, чувствуя, как бумага мнётся, но не рвётся. Оно было прочнее, чем казалось – как и воля того, кто его написал. «К.В.» не просто оставил послание – он оставил оружие. Устройство, чертёж которого теперь жил в его памяти, пусть и не на экране телефона. Михаил закрыл глаза, пытаясь восстановить линии, пересечения, узлы схемы. Он не был инженером, но любопытство и упрямство делали его способным запомнить больше, чем он сам от себя ожидал.
Жужжание дрона стихло, но тишина не принесла облегчения. Она была густой, липкой, как воздух перед выбросом газа, о котором шептались в кампусе. Михаил знал эти слухи: невидимые облака, витающие над городами, стирая куски памяти, оставляя людей пустыми, послушными. Он никогда не верил до конца – слишком удобно для страшилок, которыми Дима пугал первокурсников. Но теперь, после исчезнувшего файла, после тени в архиве, он чувствовал: это правда. И она была ближе, чем он думал.
Михаил шагнул в коридор, и свет ударил ему в глаза, слепящий, но не согревающий. Он спрятал письмо глубже в карман, чувствуя его тепло сквозь ткань. Где-то позади, в глубине стеллажей, тень шевельнулась снова. Она не жужжала, не гудела – она слушала. И ждала.
Он пошёл вперёд, не оглядываясь, но каждый шаг отзывался эхом – не только его, но и тех, кто шёл за ним.
Коридор тянулся перед Михаилом, как бесконечная белая река, холодная и безмолвная. Его шаги гулко отдавались от стен, каждый звук возвращался эхом, словно кто-то повторял их за его спиной. Он сжимал письмо в кармане, чувствуя его углы через ткань – острые, как напоминание о том, что он теперь не просто студент, а носитель тайны, которую «Газ» не должен найти. Но с каждым шагом в нём росло что-то новое, тёмное и колючее, как шипы, цепляющиеся за одежду в лесу, которого он никогда не видел. Сомнение.
Свет коридора был слишком ярким, слишком чистым, выжигающим всё человеческое. Он напоминал Михаилу операционную, где режут не тело, а душу, оставляя лишь оболочку, послушную и пустую. Он ускорил шаг, стараясь не оглядываться, но тень из архива всё ещё стояла перед глазами – нечёткая, но живая, как отражение в мутном зеркале. Была ли она реальной? Или это его разум, разбуженный письмом, рисовал врагов там, где их не было?
– Ты бы посмеялся, Дима, – пробормотал он, и голос его растворился в стерильной тишине. Воображаемый Дима возник рядом, шагая в такт, с привычной ухмылкой на лице.
– Над чем? Над тем, что ты теперь герой с бумажкой? Или что боишься собственной тени? – Дима хмыкнул, пнув воображаемый камешек.
– Над