Деревья под тяжёлым серо-стальным небом, совершенно равнодушным, словно навеки уснувшим, то качались и стонали, то начисто замолкали при прекращении порывов ветра. Когда ветер успокаивался, всё затихало, и эта тишина была лишена всякой жизни. Даже крепкие старые деревья стонами и скрипом напоминали вызванные из небытия души, мучая их холодом под суровым небом, а потом они находили долгожданный покой в тишине и засыпали уже навсегда. Но потом ветер дул, и деревья снова неведомыми мучениками стонали от невыносимых страданий, чьи стоны наводили ужас на шедшего по заброшенным улицам странника. И пролетавшие под и над ветвями птицы, словно в панике, скорее мчались вдаль, чтобы не слышать это фантасмагорическое возвращение мёртвых в мир живых. Но не всех это спасло, одна ворона вдруг перестала махать серебристыми от старости крыльями и в беспорядочных судорогах упала на землю. За ней последовала вторая, что помоложе и такая же молчаливая, но остальные ничуть не опечалились и на месте устроили славный пир из павших сородичей, после которого немедленно и с криками двинулись дальше. Вдоль старых и давно проржавевших под ливнями и туманами рельсов летели сухие ветви и побуревшие листья, а по их гнилым шпалам медленно шёл человек.
Он брёл, спотыкаясь, и сильно шатался, одетый в изношенные старые вещи. С каждым порывом ветра он продвигался вперёд всё медленнее, не замечая вцепившуюся в продранную штанину поджарую бродячую собаку, которая уже намеревалась вырвать из его ноги кусок мяса, а её израненные в боях собратья по своре окружили человека, рыча и от голода позабыв всякую осторожность. Тут подоспела и третья собака. следившая за окружённым сзади, и кинулась на него, едва не уронив прямо лицом на поперечину рельса с торчащей вверх острой щепкой, но всё же заставила полностью остановиться.
Тут три другие собаки, что посмелее, всё-таки, сбили БОМЖа на гравий и впились слюнявыми пастями прямо в лицо и шею, отрывая куски плоти от ещё живого, но не замечающего ничего и никого вокруг тела. Тут появились люди, ободранные и мрачные, втроём отгоняя собак палками, ором и камнями. Отогнав хищников и схватив остывающее тело, они с гиканьем понесли его в свою покосившуюся лачугу, потирая заскорузлые руки и приготовившись к новому хорошему ужину.
* * *
Равнодушно, как же равнодушно небо, как стонет ветер, словно память умерших всех времён и народов! Снова искать работу дворника, снова идти дальше, надо идти дальше, прямо, лишь бы прямо, по холоду. Но от мороза забываешь обо всём, главное – то, что надо идти. Надо идти и идти, пока можешь, иди. пока есть силы. Пока ты двигаешься, тогда ты жив, остановившись, умираешь, как когда-то умерло на морозе трое товарищей, собиравших еду, но где все они, где они? Когда это было, и было ли всё это? Как жёг живот утром, требуя еды а теперь уже ничего не чувствую, не ощущаю, как иду, лишь знаю, что ветер дует, а я иду. Иду дальше неважно, куда и зачем, но иду. А была ли цель у ходьбы, кроме нахождения тёплого