На дворе «Белого Оленя» не было почти никаких следов кипучей деятельности, составляющей обыкновенную характеристику больших гостиниц. Три или четыре громоздких воза, которых верхушки могли бы достать до окон второго этажа в обыкновенном доме, стояли под высоким навесом, распростертым по одну сторону двора, между тем как другой воз, готовый, по-видимому, начать свою дальнейшую поездку, был выдвинут на открытое пространство. В главном здании трактира помещались нумера для приезжих, разделенные на два длинные ряда темной и неуклюжей галлереей. Из каждого нумера, как водится, были проведены по два звонких колокольчика, один в буфет, другой в кофейную залу. Два или три фиакра, один шарабан, две брички и столько же телег покатывались, без всякой определенной цели, по различным частям широкого двора, и, вместе с тем, тяжелый лошадиный топот и храп давал знать кому следует о присутствии отдаленной конюшни с двумя дюжинами пустых стойл, по которым беспечно разгуливал самодовольный козел, неизменный друг и советник усталых коней. Если к этому прибавить еще с полдюжины людей, спавших на открытом воздухе под навесом сарая, то читатель получит, вероятно, довольно полную картину, какую двор «Белого оленя» представлял в настоящее достопамятное утро.
Раздался громкий и пронзительный звонок, сопровождавшийся появлением смазливой горничной на верхнем конце галлереи. Она постучалась в дверь одного из нумеров, вошла, получила приказание и выбежала на противоположный конец галлереи, откуда было открыто окно во двор.
– Сам!
– Чего? – откликнулся голос человека в белой шляпе.
– Двадцать второй нумер спрашивает сапоги.
– Скажите двадцать второму нумеру, что сапоги его стоят смирно и ждут своей очереди.
– Не дурачьтесь, пожалуйста, Сам: джентльмен говорит, что апоги нужны ему сейчас, сию минуту! Слышите ли?
– Как не слышать вас, соловей мой голосистый! Очень слышу, ласточка вы моя. Да только вот что, касатка: здесь, видите ли, одиннадцать пар сапогов да один башмак, который принадлежит шестому нумеру с деревянной ногой. Одиннадцать сапогов, трещетка вы моя, должны быть приготовлены к половине девятого, a башмак к девяти. Что за выскочка двадцать второй нумер? Скажите ему, сорока вы моя, что на все бывает свой черед, как говаривал один ученый, собираясь идти в кабак.
И, высказав эту сентенцию, долговязый малый, перегнувшись в три погибели, принялся с новым рвением за свою работу.
Еще раздался звонок, и на этот раз явилась на галлерее почтенная старушка, сама содержательница