Поднимаясь в лифте, он подсчитывал свои удачи и остался доволен. Фурункул на затылке поддался лечению. Гандикап в гольфе снизился до двадцати пяти. Стэнвуд, то есть Кобболд-младший, был в Лондоне, где его не достанут щупальца этой актриски. Сам он вот-вот закончит переговоры с Симмсом и Вайнштейном (Детройт) и Объединенной компанией по производству пилочек и пинцетов (Скрэнтон, Пенсильвания). Наконец, заглянув в блокнот, он убедился в том, что сегодня день рождения лорда Шортлендса.
Легко вплывая в офис, мистер Кобболд увидел мисс Шарпл, свою секретаршу, как всегда – за работой. Конверты в мусорных корзинах свидетельствовали о том, что она просмотрела корреспонденцию и готова к ответу. Обычно ему писали Пинцеты-и-Пилочки, но сегодня подключились негоциации с Англией.
– Доброе утро, мисс Шарпл, – сказал он тем тоном, каким говорят: «Ну и утро; тра-ля-ля-ля!». – Записывайте.
– Сию минуту, мистер Кобболд.
– «Уэстерн Юнион».
– «Уэстерн Юнион», – повторила секретарша, изображая что-то вроде микроба с картины импрессиониста.
– Пусть позвонят… Как вы думаете, когда проснется английский граф?
Что-что, а это она знала.
– В одиннадцать, мистер Кобболд.
– В одиннадцать?
– Именно в это время просыпается лорд Пиблс из романа, который я читаю. Он звонит, и Мидоус, его камердинер, приносит алка-зельтцер, а также анчоус на тосте.
Мистер Кобболд сердито фыркнул.
– Граф, а не шалопай, – пояснил он, – живет в замке, сегодня ему исполнится пятьдесят два года. Думаю, он просыпается в семь утра. Итак, в 7:00 по английскому времени они звонят графу Шортлендсу в Кент и поют песенку.
– Песенку, – пробормотала мисс Шарпл, присовокупляя две закорючки и одного стрептококка.
– Скажите, чтобы нашли певца с приятным тенором.
– Хорошо, мистер Кобболд.
– А может быть, лучше квартет?
– Навряд ли, мистер Кобболд. Один голос больше впечатляет.
– Да? Словом, вот так. Это очень важно. Не хотелось бы, чтобы он подумал, что я забыл о его годовщине. Видите ли, лорд Шортлендс – глава нашего рода.
– Вы подумайте!
– Да. Его фамилия – Кобболд. Сын, лорд Бивер – в Кении, а остальные – просто Кобболды. Скажем, три дочери. Старшая замужем за неким Топпингом, мы с ним учились. Судьба – это судьба. Сижу как-то в клубе, листаю английский журнал, а там портрет исключительно красивой девицы с подписью «Леди Тереза Кобболд, младшая дочь графа Шортлендс кого». «Кобболд? – думаю я. – Интересно». Обратился к английским экспертам…
– И что же? Оказалось, что вы в родстве?
– Вот именно. Правда, дальнем. Написал я этому лорду, и не один раз, но он молчит. Как бы то ни было, в плюс-минус 1700 году один из младших отпрысков рода уехал в Америку.
Мистер Кобболд спохватился, заметив, что Дух весны побудил его к откровенности с подчиненной.
– Вот так, – закончил он. – Что нового? Романтическая секретарша предпочла бы рассказ о лордах, но понимала, что всему свое время и место.
– Симмс и Вайнштейн согласны, – сообщила она, заглянув в записи и переводя на обычный язык.
– Давно пора.
– А вот Пилочки – не совсем.
– Что им нужно?
– Они не все поняли.
– Я их вразумлю. Что еще?
– Телеграмма от мистера Стэнвуда.
– Просит денег?
– Да, мистер Кобболд.
– Так я и знал. Видимо, жизнь в Лондоне дороже, чем здесь.
Эллери Кобболд помрачнел, вспомнив куплет своей юности:
Мой сыночек У-ри-я В королевстве Ан-гли-я Хорошо живет, Пляшет и поет, Но не знаю, почему Вечно хочется ему, Чтобы мы его не забыва-а-ли, Очень много денег присыла-а-ли, Ах не знаю, по-че-му!
Однако чело его тут же разгладилось. Как бы то ни было, от Эйлин Стокер сын далеко. И Кобболд-отец стал диктовать письмо Пилочкам-и-Пинцетам, напоминая им, что мы приходим в мир не только для наслаждений.
Утро тем временем двигалось вперед со всеми своими заботами. Подошел и ушел час ланча. В шесть, окончив труды, мистер Кобболд отбыл в Грейт-Нек, на Лонг-Айленд, пообедал там и расселся в кресле, чтобы почитать вечернюю газету, поскольку говорливый попутчик не дал это сделать в поезде.
Однако теперь мешали мысли о сыне. Сонно посасывая сигару и прихлебывая виски с содовой, он сокрушался о том, что Стэнвуд увлекся актеркой. Узнав о недостойной страсти к голливудской звезде, несчастный отец дня два отказывался от второй порции спагетти, а его чувствительный гандикап держался на тридцати.
Сына он любил, но в разум его не верил. В колледже Стэнвуд играл в футбол, но этим дело ограничилось. На поле – король,