В Израиле лето длится восемь-девять месяцев. Остальное время царит весна. Зимняя одежда не нужна. Жизнь под раскалённым небом однообразна: либо тепло, либо жарко. Население Израиля, вне зависимости от того, арабы это или евреи, одинаково воинственно и меркантильно. И арабы, и евреи – все на одно лицо, как цыплята из одного выводка. Если уж строить собственную, отдельную от отца жизнь, то где-нибудь на среднерусской равнине, между Харьковом и Белгородом, среди яблонь и акаций, под пение соловьёв, без суеты. И чтобы дом с окнами в поле, а за полем сизая полоска леса. И лес и после всегда разные: зима, весна, лето, осень – всё разные настроения, разная пища, иной образ жизни. Но как же быть ему, Авелю, если именно сейчас в его родных местах злые люди раскочегарили такую кровавую баню, каких давно не бывало? Да и где взять подходящую женщину? Ведь без женщины дом с окнами в поле так же пуст, как вечно жаркий Израиль.
И в Тель-Авиве, и в Ашдоде Авель видел множество красивых женщин – и ни одна из них не выглядела одинокой, каждую сопровождал статный красавец или носатый карачун, патлатый и с огненным взором. Ему вспоминался восторг юной рыженькой русачки. Девчушка лет шестнадцати как-то раз попросила у него автограф. Она протягивала какой-то буклет, но Авель поступил по-своему. Вырвал из блокнота листок в клетку, чтобы явить миру очередной свой «ягуар». Девчонка поначалу онемела от счастья. Глаза её сделались глубоки, как озёра, веснушчатое личико порозовело. А потом Авель украдкой подсмотрел, как она записывает и отправляет кому-то сэлфи.
– Это мой любимый артист, – лепетала она на камеру смартфона. – Я никогда не была так счастлива… никогда…
Он сделал на несколько минут – а может быть и дней, и недель – счастливой юную русскую девушку, влюбленную не в него, но в созданный им спонтанно, по странному наитию, образ. Да, она влюблена в этот искусственный образ, но кто-то же должен полюбить и самого Авеля. Полюбить таким, каков он есть.
Мириам он встретил случайно.
Как любой истосковавшийся по морю северянин, прибыв в Ашдод весной, когда купальный сезон ещё не открыт, он первым делом бросился к морю. Пусть температура воды 17 градусов по Цельсию. Пусть свежий ветерок задувает под полотенце, разгоняя по спине рои мурашек. Разве северянина это остановит? Едва обсохнув, Авель снова и снова кидался в голубую рябь. Отплёвывался и фыркал, наслаждаясь горько-солёным вкусом средиземноморской воды. Его азарт подстёгивали нестройные, но искренние возгласы случайных, но благожелательных зрителей. Его азарт одобряли, и это являлось предвестием большого успеха.
Поначалу Авель не обращал на них внимания. Право слово, экая деревенщина. Шли по пляжу своей дорогой, но вот остановились и глазеют, и смеются, и хлопают в ладоши, будто не Авели узрели, а тридцать трёх богатырей с Черномором во главе. И весь их Израиль не страна, а крошечное еврейское местечко,