– Стрепет вождь, а княжич сын вождя, – пролепетала она. – Отец выкупит Власа, если назначить цену…
– Дэти Мертвых зэмэль не торговцы! Мы воины! – отрезал Шатай.
– Неужто воинам чужда жалость?
– Жалость есть слабость. У нас слабостэй нэт.
Вот только не было это правдой. Первой смекнула Матка Свея, она же растолковала дочери и Крапиве. А ныне травознайка и сама докумекала бы.
То, что Крапива считала проклятьем, послужит ей защитой. Нет, не колдовство. Самое естество – то, что делает девку женщиной. То, за что безмолвно укоряла ее мать, превратилось в единственное оружие.
Крапива поднялась и скинула одеяло.
– Шатай, – позвала она. – Ты… Я… хочу взять тебя в мужья. Ты станешь мне первым мужем?
Шлях подался к ней, но аэрдын выставила вперед раскрытые ладони:
– Ты сказал, что будешь любить даже ту жену, к которой не сможешь прикоснуться. Если… если не соврал…
Все ж таки он не сумел сдержаться. Шатай бросился к девице, подхватил ее под коленями, поднял и закружил. Напуганная, Крапива обвила руками его шею: не упасть бы! Но вспомнила о проклятье, рванулась… Оба с плеском свалились в ледяную воду.
Сотни и сотни звезд, пойманных в капли, взметнулись в вышину и опали. Когда Крапива, кашляя и плюясь тиной, выкарабкалась на сушу, она сжала зеленую поросль на берегу так сильно, что корни затрещали.
Шатай, ясно, и не заметил, что случилось:
– Живая, аэрдын?
– Вроде…
– Напугалась?
Крапива с усилием растянула в улыбке занемевшие губы:
– Нет, что ты…
– Вставай!
– Сейчас… Только… отдышусь маленько.
– Пойдем к костру. Там жарко от огня. Станэшь дышать там, а я спою для тэбя.
Крапива стояла на четвереньках, боясь пошевелиться, а пальцы ее сжимались и разжимались. Вот уже целое новое озеро натекло с мокрой рубашки и волос, а все казалось, что она так и не вынырнула, что легкие жжет, а вдохнуть не выходит.
– Ты иди. Я… потом. Сердце колотится. Всякой девке боязно свадьбу предлагать.
Шатай присел на корточки с нею рядом, хотел убрать волосы за ухо, но Крапива увернулась.
– Нэ пэрэдумаешь? – серьезно спросил он.
– Нет. Просто… страшно, – честно ответила аэрдын. – Иди.
Шатай покачал головой, но напирать не стал. То ли не знал, чем девку утешить, то ли еще какой закон воспрещал невесте мешать. Кто их, шляхов, разберет?
И лишь когда он, помявшись, ушел, Крапива поднялась и в ужасе уставилась на свои ладони. Шатай не заметил, а она – да. Как не заметить, коли никого коснуться не могла вот уже десятый год как? А Шатая коснулась. И проклятье его миловало.
Она стояла бы так до рассвета, но из темноты донесся знакомый голос:
– Может, я и ошибся.
Плеск разбудил раненого или княжич не спал с самого начала и следил за каждым словом, что доносилось изо рта травознайки? Он тяжело, со стоном перевернулся