– Пусти, пусти!
Но летний зной, что еще не накрыл поле, успел затуманить молодцу голову.
– Красивая… Дай тебя… Не кричи, тихо, тихо…
И тогда девка затихла. Не то уговоры послушала, не то поцелуям сдалась.
А вот Влас заорал. Жгло так, будто ненароком ступил на раскаленные камни в бане. Да не ступил, а целиком провалился в яму, такими камнями выложенную. Кожа будто слезала с костей, а пахло жженой травой.
Девка, глотая слезы, отползала. Обрывками одёжи она прикрывала наготу и все лепетала:
– Просила же… Не тронь…
Но княжич не слушал. Он катался, подминая под себя пшеницу. И не разобрать: не то горит, не то заживо варится…
Дружники с седым дядькой спешили на крик, еще не ведая, что опоздали: ожог растечется по всему телу и будет мучить молодца несколько дней, покуда свежие шрамы не покроются уродливой коркой. И не станет больше красавца княжича, на которого тайком али напрямую заглядывались девки. Будет только изуродованный дурак, польстившийся на кусок, что не по зубам ни одному мужу.
Жила девка особняком, на краю деревни. И все в Тяпенках знали, что трогать ее не след. Потому что звалась девка Крапивой.
Не заложи нелюдимый батька избу на самом краю деревни, Крапива со стыда бы сгорела, пока добиралась домой. Рубаху княжич изодрал в клочья, и, правду молвить, девка ничуть не жалела о монете, которой отплатила молодцу. Но, узнай кто о случившемся, ее, Крапиву, первой бы и наказали. Матка Свея разве что не на цыпочках перед гостем ходила, пир устроила.
Вот и хоронилась девица от всякого встречного. Благо было их немного: праздник удался на славу, и мало кто не воспользовался дозволением Свеи повеселиться на нем. Оттого те, кто ночью плясал бойче, поутру подняться не смогли. А княжич, поглядите-ка, коня оседлал да отправился восвояси с самым рассветом! Чтоб ему!
Порожней идти было непривычно. Корзина, едва отяжелевшая от сочных корней огнецвета, так и осталась в поле. Но ноги унести от Власа было куда как важнее. Вернуться бы, подобрать, покуда кто другой не отыскал… Всем же ведомо: только травознайка и собирает сорную траву, что прячется в пшенице. А найдут – станут спрашивать, почему бросила да что случилось.
Крапива едва успела порадоваться, что добралась незамеченной, когда ее окликнули звонким голосом:
– Крапива! Эй, что прячешься?! Крапива! – Подруга бросилась к ней прямо через смородину, с треском ломая кусты. – Ох, где это ты так?!
Ласса сызмальства была не то до одури честной, не то такой же глупой. Вот и нынче девка заголосила так, что проще было сразу все Тяпенки созвать полюбоваться. Крапива приложила палец к губам – тихо, дескать.
– Что? – во весь голос удивилась подруга. – Где одёжу попортила, спрашиваю! Али обидел кто?! Али…