Путник неспешно огляделся и осознал: каждая деталь затхлого помещения выдавала неподготовленность корабля и экипажа к дальнейшему пути. Наспех скроенные стенки внутренней обшивки, грубым швом державшиеся друг за друга; вечный запах машинного масла, проникающий во все уголки судна, а не витающий в грузовом отсеке; почти полное отсутствие освещения. Аллаис был собран на совесть, но его возраст и постоянная бесконтрольная эксплуатация внесли свои коррективы. Какую роль только не исполнял железный исполин: от донора запчастей до музея, собирающего оравы подростков, жаждущих поглазеть на частичку первородной эпохи. Единственный в своем роде экземпляр, попавший в руки людей не в то время и не в том месте… а какие эмоции он бы мог даровать, обладай человечество хоть частичкой прежнего могущества.
– Время доложить капитану, – то ли вслух, то ли про себя заметил Парис, накинув рюкзак на плечи, а капюшон на голову, двинулся по служебному тоннелю, соединявшему части гигантского крейсера. У подобных этому кораблей не имелось специального назначения, все они создавались в спешке перед скандальным бегством с Земли. Аллаис совмещал и исследовательскую станцию, и грузоперевозчик, точнее, отчаянно пытался, но получалось по меньшей мере сомнительно в любой итерации. Соединяющие разные отсеки проходы и вовсе походили на вырытые тысячу лет назад туннели в плотной почве планеты.
Освещение здесь оставляло желать лучшего, но он знал дорогу как свои пять пальцев. Весь доступный ресурс электроэнергии был направлен на поддержание базового жизнеобеспечения и навигационные службы, а экипажу лишь оставалось довольствоваться тем, что дышать можно не прибегая к услугам дополнительных фильтров, а еду потреблять не согревая. Переступая через многочисленные завалы проводов да системных плат, тут и там без дела захламлявших пространство, Парис не акцентировал внимание на движении, иногда закрывая глаза на несколько секунд: мышечная память по-прежнему функционировала на уровне двадцатилетнего спортсмена, несмотря на то, что по самым скромным подсчётам рыжеволосому мужчине стукнуло уже около тридцати пяти земных лет. Однако, круги под глазами и плотная сетка красных лопнувших капилляров выдавали в нём бесконечную усталость тела, так и не познавшего блага натуральной пищи и здорового, крепкого сна. Впрочем, это не сильно волновало его, и мук совести он не испытывал, – большинство базовых человеческих терзаний были давно забыты.
За коротким поворотом наконец забрезжил свет керосиновой лампы. Она стояла на полу, возле короткой лестницы из трёх ступеней, ведущих на мостик, совмещающий в себе и комнату управления,