– Мак, ты забыл свою записную книжку. Опять!
Я широко улыбнулась в экран телефона и бросила взгляд на стеклянный журнальный столик, где лежал блокнот в кожаном переплете. Рядом примостилась фотография в рамке: мы вдвоем на берегу местного озера, хохочем, делая импровизированное селфи. В каштановых волосах Мака едва заметны седые пряди, бледно-голубые глаза с нависшими веками щурятся от яркого солнца. Я прильнула к нему, на носу и щеках у меня россыпь веснушек.
Мой отец Гарри, приходя к нам в гости, каждый раз поглядывал на Мака с неодобрением. «Лейла, тебя не беспокоит разница в возрасте? – шипел он краешком рта. – Я имею в виду, старый кобель всего на год моложе меня».
Я покрутила рукой, на которой сверкало обручальное кольцо из розового золота с морганитом[1], а затем вновь переключила внимание на голосовую почту Мака.
– Как бы то ни было, надеюсь, встреча с агентом пройдет хорошо даже без блокнота. Позвони мне, когда закончишь. Люблю тебя.
Я положила трубку и вернулась к письменному столу – старой дубовой громадине в глубине гостиной.
Из выкрашенных в кремовый цвет подъемных окон открывался вид на водную гладь озера Лох-Харрис в окружении лесных массивов. В такое ясное апрельское утро, как сегодня, на его поверхности можно было разглядеть одинокое пятнышко рыболовной лодки. Из земли тут и там высовывались ярко-желтые раструбы нарциссов.
Окрестности Лох-Харриса – с их многообразием старых каменных коттеджей, разношерстных магазинчиков и церквей с витражными окнами – являлись олицетворением суровой и загадочной шотландской красоты. Туристов привлекало изобилие живописных маршрутов, зеркальные просторы озера и чарующие виды водопада Гален, расположенного всего в пятнадцати минутах езды от нашего городка.
Мы с Маком жили в доме, который изначально принадлежал моей семье – до того, как моя семья развалилась на части. Когда мне было семь лет, моя мать Тина решила, что хочет от жизни гораздо больше, чем мог предложить Лох-Харрис, и оставила нас. За последние двадцать два года она превратилась в странную чужую женщину, изредка присылавшую мне открытки на день рождения и Рождество из своей другой жизни в Лондоне. Честно говоря, я не возражала.
Папа вырастил меня один, хотя и не без помощи моих покойных бабушки с дедушкой по отцовской линии.
Несмотря на отсутствие мамы, в нашем маленьком побеленном коттедже постоянно звучала музыка. С ранних лет помню груду альбомов на ковре в гостиной и отца, с гордостью протирающего обложки пластинок. «Забудь о драгоценностях, – говорил он мне. – Других сокровищ и не надо».
Папа боготворил Эрика Клэптона[2] и поэтому назвал меня в честь его самой известной песни.
Когда я сказала, что мечтаю о собственном жилье, отец настоял, чтобы я осталась в коттедже. Он был только рад избавиться от болезненных воспоминаний о маме и переехал в дом покойных бабушки и дедушки, расположенный чуть дальше на той же улице.
Я убрала за ухо волнистый светло-каштановый локон и колесиком мыши прокрутила входящие сообщения.
Приближались два дедлайна: рецензия на книгу для вечерней газеты в Глазго и интервью для онлайн-журнала, которое я взяла у новоиспеченного детективщика из Нидерландов.
Прокрастинация – вот главный враг писателя-фрилансера.
Потянувшись к стакану за ручкой, я увидела похожий на паутину почерк Мака – случайную заметку на клочке бумаги.
«Хендри поднял пистолет, и костяшки на его руке побелели. Проблески рассветного солнца озарили силуэт убийцы…»
Мак работал над следующим политическим триллером с предварительным названием «Несправедливость».
Несмотря на впечатляющий успех последних лет, даже великому Маку Кристи, с его жизнерадостной улыбкой и природным обаянием, было свойственно сомневаться в себе. Он уходил писать в гостевую спальню, и время от времени до меня долетал стук кулака по письменному столу, а затем через дверь лилась какофония ругательств.
Еще немного повертев рукой с обручальным кольцом, я открыла «Ютьюб» и добавила в плейлист несколько любимых песен. Хотя Мак писал исключительно в тишине, я обнаружила, что продуктивнее работаю в окружении рвущих душу текстов.
«Лейла, тебе обязательно выкручивать свою долбежку на полную громкость? – кричал Мак с другого конца коридора. – Здесь не О2 арена[3]».
Я часто грезила о собственной концертной площадке и однажды поведала об этом Маку.
«Уф! Надеюсь, ты не про свой бесноватый рок? Я бы еще понял степенный джаз-клуб… но не звуки откровенной четырехминутной пытки!»
«Если для тебя это слишком громко, значит, ты слишком стар», – поддразнила я в ответ.
Мак вышел из-за стола, утащил меня в спальню и продемонстрировал, что на самом деле он еще молод.
Отбарабанив весьма лестный обзор на исторический