Танец под лепестками сакуры. Лакки Стилз

что я случайно коснулась, – но сердце моё знало, что это было правдой. Я поднялась, расправила кимоно, потрёпанное у подола, и шагнула к станку, но пальцы мои дрожали, не желая браться за нити. За стеной слышался кашель отца, глухой и настойчивый, и я чувствовала, как тень долга нависала надо мной, тяжелее облаков снаружи. Улица за порогом пробуждалась медленно: телеги скрипели, торговцы ворчали на погоду, а дети, что вчера ловили лепестки, ныне прятались под навесами, хихикая над лужами.

      Отец вошёл в мастерскую, сгорбленный сильнее обычного, и лицо его было мрачнее тучи. В руках он держал свёрток – моток дешёвого шёлка, что удалось выменять у соседа, – и бросил его на стол с глухим стуком. Он долго молчал, глядя на меня, и я знала, что молчание это – предвестник беды. Наконец он кашлянул, прочистил горло и сел напротив, упёршись ладонями в колени, будто собираясь с духом. Я замерла, чувствуя, как холод пробирает меня до костей, и сакура за окном вдруг показалась мне не символом весны, а знаком конца – конца моей свободы, моих грёз, всего, что я берегла в душе.