С Гудрун, моей бывшей, я был почти в расчете. Угрызения совести и чувство вины по отношению друг к другу у нас были приблизительно одинаково велики, так что мы в какой-то момент решили в обоюдном согласии их взаимно списать. Вот только я не переносил сочувственного взгляда, который должен был мне передать, как она тревожится за мое будущее, – она и все остальные, все, кроме меня, и мне бы наконец тоже пора было начинать тревожиться. Но у меня действительно не было никакого желания вдруг задумываться о своем будущем, это мне следовало бы делать раньше, а теперь я для этого уже староват.
– И как идут дела, месье?
– Спасибо, спасибо, жаловаться нам не приходится, – сказал Бертольд.
Множественное число было необходимо, чтобы подчеркнуть, как сильно все его семейство, к которому и я должен был бы себя причислить, выигрывает от успешного хода его дел.
– Скажи, Герольд, твоя коллега… эта госпожа Рамбусек…
– Рамбушек.
– Да, правильно, Рамбушек, которая нарыла такую крутую историю, про анонимного жертвователя в пользу бездомных…
– Тебе об этом известно? Ты что, неожиданно стал читать «День за днем»? – спросил я.
– Ну что ты, с чего бы вдруг, – сказал он и засмеялся тяжело-индустриально, это была такая смесь из сарказма и сигарного кашля. – Просто и серьезные газеты зацепились за эту историю, зацитировали вдоль и поперек заметки и интервью этой Рамбушек.
– Кстати, о серьезных газетах. Я собираюсь уволиться из «Дня за днем», – сообщил я.
Это, впрочем, не соответствовало действительности, сама мысль пришла мне в голову ровно за три секунды до того, но чувство свободы опьяняло: произнести эту фразу и увидеть оторопелые лица.
– Ты хочешь уволиться? Боже мой, но почему? И куда ты пойдешь? – забеспокоилась Гудрун.
– В «Новое время». Мы ведем переговоры.
Это было произнесено так быстро и убедительно, что я сам в ложь чуть было не поверил.
– Круто, – сказала Флорентина и улыбнулась.
Уже одним этим окупилось напряжение моей фантазии. Правда, «Новое время» в медийном ландшафте не считалось значительным изданием, но