Он встал и направился к выходу. Задержавшись в дверях, произнес:
– Завтра мы продолжим нашу беседу. А сейчас прошу меня простить. Что-то голова плохо соображает. – На самом деле голова соображала прекрасно.
«Надо убираться отсюда, – решил он. – Этот человек слишком круто за меня взялся».
– Простите меня за глупый фанатизм, – произнес Тагоми, спеша распахнуть перед Бэйнсом дверь. – Увлекшись философскими рассуждениями, я забыл об элементарной вежливости. Прошу сюда.
Он выкрикнул что-то по-японски, и внизу отворилась парадная дверь. Появился юный азиат, слегка поклонился, глядя на мистера Бэйнса.
«Шофер», – предположил тот.
«Наверное, мои донкихотские разглагольствования в ракете “Люфтганзы” каким-то путем дошли до японцев, – подумал он вдруг. – Зря я разболтался с этим, как его… Лотце. Зря. Но сейчас поздно жалеть.
Напрасно я ввязался в это дело. Не подхожу я для него. Вообще ни для чего подобного не гожусь».
Но тут пришли другие мысли, успокаивающие:
«Швед вполне мог разговаривать с Лотце в таком духе. Все в порядке. Я не допустил промашки. Пожалуй, я излишне осторожничаю. Не могу избавиться от привычек, выработанных в прежней ситуации. Здесь о многом можно говорить открыто. К этому еще надо привыкнуть».
Но этому противилось все его естество. Кровь в венах, кости, мышцы.
«Открой рот, – твердил он себе. – Скажи что-нибудь. Любой пустяк. Выскажи свое мнение. Не молчи, если не хочешь уйти ни с чем…»
– Возможно, ими движет некий мощный подсознательный архетип, по Юнгу.
Тагоми кивнул:
– Понимаю вас. Юнга я читал.
Они пожали друг другу руки.
– Завтра утром я вам позвоню, – пообещал мистер Бэйнс. – Доброй ночи, сэр.
Они раскланялись.
Молодой японец улыбнулся, прошел вперед и произнес несколько слов.
– Что? – переспросил Бэйнс, сняв с вешалки пальто и выходя на крыльцо.
– Он обратился к вам по-шведски, сэр, – пояснил Тагоми. – Он изучал историю Тридцатилетней войны в Токийском университете и восхищен вашим героем Густавом Адольфом.[64] – Тагоми сочувственно улыбнулся. – Но очевидно, что его попытки овладеть столь чуждым для японского уха языком оказались безуспешными. Наверное, пользовался грампластинками. Он ведь студент, а среди студентов, благодаря дешевизне, грампластинки весьма популярны.
Похоже, молодой японец не понимал по-английски. Он с улыбкой поклонился.
– Ясно, – пробормотал Бэйнс. – Ну что ж, пожелаю ему удачи.
«Боже мой! – подумал он. – Никаких сомнений – этот юнец всю дорогу будет приставать ко мне с вопросами на шведском».
Бэйнс с трудом понимал этот язык, и то лишь когда слова произносились правильно и внятно. А тут – японец, кое-как изучивший шведский по грампластинкам!
«Ничего у нас с ним не получится, – подумал Бэйнс. – Но