Здесь привычно: ремонт в классическом стиле с лепниной под потолком, лаковая мебель и отреставрированный до блеска паркет на полу. Жена Литвинова умерла в родах, дочь он воспитывал один, поэтому никакого намека на женские руки в помещении нет. Эти стены пропитаны ароматом кубинских сигар.
– Там мои друзья.
Легким кивком указываю ей, чтобы шла вперед и закрываю за собой дверь на защелку. Взгляд то и дело грозит опуститься на округлые ягодицы, кое-как прикрытые таким же треугольником, как на груди, только чуть большего размера.
Надо же так измениться!..
Никогда не страдал проявлениями животных инстинктов. Это противоречит моей деятельности, потому что хороший чекист – тот, кто не чувствует даже физической боли. Обуздать член – туда же.
Да и обычно меня возбуждают самодостаточные, интеллигентные женщины, глядя на которых очертания плавных линий можно додумать, а не рассмотреть во всех нескромных деталях. Кто-то вроде сегодняшней Алены.
– Тебя папа отправил? – резко разворачивается девчонка.
Приветливо смотрит, сверкая белоснежной улыбкой. Брекеты сделали свое дело, зубы у нимфы острые и ровные. Она по-девичьи заламывает руки и дуется, что не отвечаю.
В гостиной творится какой-то пиздец.
– Что здесь происходит? – хмурюсь. – Выключите музыку.
Диван заправлен шелковым постельным, а вокруг расставлены камеры и куча различного видеооборудования. Пацанов трое. Двое смотрят на монитор, один сидит в кресле у окна – с телефоном в руке.
Долбежка в ушах стихает, виски благодарно стягивает в последний раз.
Обернувшись, еще раз разглядываю дочь друга. Твою мать. Она порнозвезда?.. Серьезно?
Брезгливо морщусь. Нимфа превращается в нечто бесцветное.
– На выход, – дергаюсь в сторону ее друзей.
Тот, что в кресле поднимает лицо и с усмешкой на меня смотрит.
– Добрый день. У вас какие-то проблемы?
Всего пара секунд требуется, чтобы определить акцент, с которым он говорит. Сначала показалось, литовский, но все же что-то ближе к польскому. Литовский язык – политональный, то есть ударения в нем не только силовые, но и музыкальные – в каждом отдельном случае используется разный тон голоса. Ни с чем не спутаешь.
Поляк продолжает смотреть на меня свысока. На вид ему – лет двадцать, весь в татуировках. Нижняя часть головы гладко выбрита, на оставшейся темные волосы забраны в хвост.
– Ваши документы, – озираюсь на девчонку, вынимая руку из кармана плаща. – Все. Трое.
Литвинова нервничает, теребит тесемки на трусах.
– Ренат, ты мешаешь нам работать, – наконец-то нагло произносит.
Глаза у нее кошачьи. Раньше была котенком, сейчас – молодая, несмышленная кошка. Повезло же Давиду.
– Работать? Каким местом? – усмехаюсь, все же задевая взглядом сережку в аккуратном пупке и все, что ниже.
– Ну, что ты придумал? Мы всего лишь снимаем наш клип. Это Петр, – машет рукой в сторону окна. – Кензо и…