– Он не умрет! – воскликнула та, задыхаясь от слез. – Я не отдам его! Ни завтра, никогда!..
Потом брела по улицам Кизляра с погасшим взглядом, никого вокруг не замечая: ни дороги, по которой шла, ни людей, что оглядывались на нее. Только прижималась мокрой от слез щекой к холодному личику сына и, не отрываясь, прислушивалась к его слабеющему дыханию, будто страшась, что может не услышать его. В голове билась одна-единственная мысль: «Если Расул не выживет, то я умру вместе с ним!»
На автостанции к ней подошла какая-то старуха. Патимат не сразу узнала односельчанку – бабу Наташу. Маленькая, худощавая, с лицом, морщинистым, как ссохшаяся слива. Эту старую женщину знал и уважал каждый житель совхоза «Вперед», в котором она проработала всю свою жизнь.
Уже в автобусе вкратце рассказала ей, что случилось.
– Я привезла им своего сына, чтобы они спасли, а те вернули и сказали отвезти его умирать домой! – закончила, задыхаясь от глухих рыданий.
Баба Наташа сочувственно погладила ее по голове, еще раз внимательно взглянула на ребенка, почти не подающего признаков жизни, проверила пульс у него на руке; потом наклонилась к несчастной матери и прошептала:
– Не крушись, девонька. Возвернешься домой, дождись-ка меня, я приспею минут этак через двадцать-тридцать (чай, живем рядышком), – старуха коротко отдышалась и еще тише добавила:
– А коли приду, то пособлю твоему сыну, верь мне…
6.
Айша едва устояла на ногах, когда Патимат объяснила ей, почему вернулась с больным ребенком домой. Юная Патима еще не вернулась со школьных занятий, а кроха Шамиль, к счастью, безмятежно спал, и обе женщины, уложив Расула на кровать, дали волю слезам.
Слегка успокоившись, они прочитали над несчастным ребенком молитву, и пожилая мать со словами «Сами'а Ллаху лиман хамидах» («Да прислушается Аллах к тому, кто Его восхвалил» – араб.) обняла дочь.
– Хозяюшка! – донесся со двора старушечий голос.
Айша посмотрела на дочь вопросительно.
– Это баба Наташа, – поднялась с колен молодая мать.
– Что ей нужно?
– Хочет помочь…
– Дорогая моя, – простонала пожилая мать, по-прежнему стоя на коленях, – моему внуку не смогли помочь даже врачи! А эта женщина тем более не поможет ему своими молитвами – она ведь даже не мусульманка!
Патимат от этих слов, лишающих последней надежды, побелела еще сильнее (от усталости и опустошающего душу горя ей самой не хотелось жить) и проговорила негромко:
– Тогда я лягу рядом с сыном и умру вместе с ним! – С этими словами она вышла во двор и открыла калитку гостье.
Старуха приветливо улыбнулась ей и, обронив: «Айда, девонька», вошла в дом; там с той же приветливостью кивнула Айше, вышедшей навстречу. В отличие от этих несчастных женщин, баба