Что видит чистейший поток,
Но путник, измученный жаждой,
Не сможет тут сделать глоток[15].
Напрасно стараясь утолить эту злую жажду, моя душа ощупью блуждала по чуждым темным пределам. Она шла на поиски какого-нибудь божества и, не находя его, изнывала.
Тем же неведомым путем, каким снизошел на меня дух более возвышенной жизни, пришло ко мне и понимание греха, и осознание мирской скорби – плача миллионов угнетенных, униженных, забытых Богом! Шестерни общественного механизма нуждались в подгонке – они работали скверно. Как же мне было найти способ состыковать их зубцы и обучить ему свои ближних?! Я ломала голову над этим вопросом, который казался мне не по силам. Мужчина с такими мыслями – сам себе враг, а о женщине и говорить нечего! Она даже не порождение своей среды, но порождение, лишенное всякой среды, – одинокое существо!
Придя к такому заключению, я взбунтовалась и обрушилась на Бога, который взвалил на мои плечи непосильную ношу… Обрушилась на Него с горечью, а изнутри слышала голос: и на кого ты обрушилась? Бога нет. Я росла неверующей. И ведь не сказать, чтобы я тянулась или стремилась к атеизму. Я жаждала стать христианкой и сражалась с неверием. Обращалась за помощью к окружавшим меня христианам. Наивная дурочка! С таким же успехом я могла бы объявить себя блудницей. Моя благовоспитанность рассеивалась в мгновение ока. Некоторые говорили, что утратить веру в существование Бога невозможно, а я, мол, веду себя таким образом лишь для того, чтобы выделиться, и умывали руки.
Не верит в Бога! Вот сумасшедшая!
Но если Бог есть, почему же никто не удосужился мне объяснить, как его найти?
Молись! Молись!
Я молилась – часто, истово, но вечно слышала все тот же леденящий шепоток: молиться-то некому…
Ох уж этот гнетущий, безнадежный сердечный голод безбожия, понятный только атеисту! Живешь без цели в жизни, без надежды на загробный мир. Эти размышления повергали меня в глубокую тоску.
Сомнений нет: если бы мой отец занимал более завидное положение в обществе, тогда у меня, его дочери, жизнь была бы полна приятных занятий и удовольствий, которые исключают то состояние духа, что терзает меня по сей день. Или пусть бы рядом со мной был друг, который сам страдал и все понимал, в котором можно раствориться и найти опору, – тогда из меня бы получилась более положительная личность. Но во всем огромном мире не нашлось ни единой души, которая протянула бы мне руку помощи, и я говорила: «В этом мире нет добра». А в более мягком расположении духа: «Ах, как все запутанно! Тот, у кого есть сердце и кто готов помочь, не имеет власти, а тот, у кого есть власть, не имеет сердца».
Зло, подобно слишком сильному противнику в шахматной партии, всегда держится на расстоянии вытянутой руки от добра, чтобы поставить ему мат, как слабо защищенному королю.
Как ни печально, но я всегда была не уверена в себе. В возрасте шестнадцати лет мне требовался какой-нибудь проводник через тернии жизни, и, не находя его, я росла циничной безбожницей, какую не сыщешь и за трое суток пути.
Глава восьмая. Прощай, Поссумов Лог. Ура! Ура!
Если