1968 год, Рио-де-Жанейро.
В городе было шумно, но не как обычно. Это была не яркая энергия Карнавала и не легкий ритм уличной вечеринки самбы, наполнявшей воздух. Сегодня вечером улицы Рио пульсировали другой энергией, пропитанной напряжением и волнениями. Это был шум революции, города на грани, оказавшегося в тисках военной диктатуры. Народ Бразилии, молодой и старый, стоял на распутье, каждый со своими мечтами, но все они были объединены жаждой перемен. Правительство, находившееся теперь у власти, ужесточило свою власть. Улицы были заполнены протестами: крики, гневные песнопения и военные грузовики, грохотавшие по городу, как будто сам воздух пропитался гневом угнетенных.
Но для Маркуса сегодня вечером все это не имело значения. Ему было что праздновать. Он шел по узким извилистым улочкам Санта-Терезы, оживленного и богемного района, расположенного высоко на холмах над Рио. Здания здесь были окрашены в дикие цвета – ярко-желтые, ярко-зеленые и электрические синие. Это было место, где жили художники, музыканты и свободомыслящие люди, место, которое отказывалось задохнуться от жесткой хватки политических потрясений. Слабый запах кофе, жареного мяса и тропических фруктов сохранялся в теплом вечернем воздухе, смешиваясь с густой влажностью, которая цеплялась за все, даже после того, как солнце уже давно село.
Маркус не торопился. Его походка была неторопливой, голова высоко поднята, а мысли плавали в облаке счастья. В руке он держал свое ценное имущество – магнитофон. Привезенный из Штатов, он был предметом роскоши, выделяющим его среди других. Гладкая черная машина издавала ритмичные ритмы самбы, музыка эхом отражалась от мощеных улиц, ее ритмы заполняли пространство между зданиями, заглушая отдаленные крики протестующих и низкий гул военных грузовиков.
Маркус был высоким, эффектным мужчиной с темной кожей, блестевшей в свете уличных фонарей. Его тело двигалось с естественной грацией, ритм музыки брал верх, направляя его бедра во время ходьбы. Это было беззаботное движение, танец с улицей, как будто мир существовал только для него одного. Его улыбка была широкой и искренней – сегодня вечером не было места беспокойству, не было места страху. Его невеста Карла сказала «да». Мысли о ней, о ее мягком смехе, о ее нервной улыбке, когда она приняла его предложение, повторялись в его голове, как любимая мелодия.
Сегодня была его ночь, и ничто – вообще ничто – не могло ее испортить. Город мог гореть волнениями; диктатура может ужесточить свою хватку; протесты могли усилиться, но для Маркуса в данный момент все это не имело значения. Все, что имело значение, – это Карла, ее улыбка и жизнь, которую они собирались построить вместе.
Пока он шел, мир, казалось, пульсировал вокруг него, а музыка направляла его шаги. Он был свободен, неприкосновенен в своем счастье. Смех его друзей, ритмы самбы, обещание будущего с Карлой – все было так ясно, так ярко.
Но затем музыка прекратилась.
Это не было обычное затухание звука. Нет, это было внезапно – резко и устрашающе. Визг шин на тротуаре эхом разносился по узким улицам, слишком резкий и быстрый, чтобы служить чем-то иным, как предупреждением. В этот краткий, душераздирающий миг сердце Маркуса колотилось в груди, и время, казалось, растянулось перед ним, медленное и необратимое. Его ноги хотели сделать шаг назад, но мир двигался быстрее, чем он мог. Фары машины казались размытыми, слишком яркими и слишком близкими.
Отвратительный звук удара металла о плоть был последним, что он услышал. Его тело было брошено на землю с силой, заставившей мир закружиться, а воздух замер. Его бумбокс рухнул на тротуар рядом с ним, его последние, скорбные ноты все еще звучали, а ритм самбы теперь стал жестокой насмешкой над его разрушенной жизнью.
Лежа на улице, разбитый и задыхающийся, он слышал визг шин и затихающие звуки двигателя, мчащегося в ночь. Боль была огромной, но хуже всего было наступившее молчание, отсутствие музыки, которая всего несколько мгновений назад радовала его. Самба продолжала играть, но только в его угасающей памяти.
Глава 2: Между мирами
Глаза Маркуса распахнулись, и сначала он подумал, что ему это снится – или, может быть, у него галлюцинации от боли. Мир вокруг него был залит ослепляющим, всепоглощающим светом. Он моргнул, пытаясь понять смысл того, что видел. Это был уже не Рио. Это был даже не тот мир, который он узнал.
Свет был мягким, но подавляющим, окружая его одновременно далеким и непосредственным. Постепенно яркость начала тускнеть, и Маркус понял, что он больше не на улицах Санта-Терезы. Это не был знакомое ему место.
Он стоял в бесконечном зале, стены которого простирались далеко во всех направлениях. Воздух был густым, пропитанным странным чувством безмятежности и предвкушения, которое было почти удушающим. Пол был гладким и белым, все люди вокруг него были одеты в одинаковые белые одежды. Их были сотни, возможно, тысячи, они шли стройными рядами к столам, за которыми стояли фигуры в светящихся одеждах, обрабатывая каждого человека одного за другим. Некоторые люди