– Локон? – спросила Ярина, стиснув зубы.
Мавка зашипела, вытягивая шею, как голодная цапля.
– Не просто локон! – её пальцы, длинные и скользкие, как угри, сомкнулись в жесте жадности. – Дай ту прядь, что растёт у виска. Там спит сила твоего отца… и твой страх.
Ярина вздрогнула. Ветер донёс до неё звук – сухой треск веток, будто что-то огромное, костяное, пробиралось сквозь чащу. Кощей. Его имя прокатилось эхом в её груди.
– Бери, – выдохнула она, и голос сорвался в шепот.
Мавка впилась ногтями в прядь. Боль ударила, как молния – не по коже, а по самому нутру, будто кто-то вырывал кусок души. Локон, отсечённый невидимым серпом, упал в воду и превратился в змею. Не простую – слепую, с чешуёй из лунных бликов и глазами, как две застывшие слезы. Русалка схватила её и нырнула, оставив после себя лишь круги на воде, красные, как кровь.
Лодка затрещала, призывая сесть. Ярина ступила на костяной каркас, и холод пронзил ступни, словно она встала на лезвия. Посреди реки вода внезапно застыла. Из глубины поднялись они – утопленники с раздутыми лицами, облепленными пиявками. Их пальцы, белые и скрюченные, цеплялись за борта, а рты, полные тины, шептали хором:
– Она обманула… Теперь ты наша…
Ярина ударила посохом по воде. Чертополох на нём вспыхнул лиловым огнём, и тени отпрянули с визгом. Она прыгнула на берег острова, а лодка рассыпалась, словно ей отказали в праве на существование.
Капище Морены встретило её ледяным дыханием. Деревья вокруг стояли голые, их ветви скрючены в немом крике, а кора покрыта инеем, будто слёзы, застывшие на щеках великана. В центре возвышался алтарь – глыба синего льда, пронизанного жилами мерцающего кварца. На нём лежали дары: замёрзшие ягоды, ржавые кинжалы с рукоятями из человеческих костей, и череп ворона с изумрудными глазами. Ярина протянула руку, но лёд алтаря вдруг вздрогнул, и из него вырвался голос:
– Не прикасайся, дитя трёх миров, – прошипел лёд голосом Морены, колким, как зимний ветер. – Ты пахнешь надеждой… а это здесь гниёт быстрее мяса.
Ярина отпрянула, но поздно. Из-за алтаря, словно тень, отделившаяся от ночи, вышел Кощей. Его фигура была неестественно высокой, словно его кости вытягивали на дыбе. Лицо – маска из пергаментной кожи, натянутой на череп, с губами, сшитыми чёрными нитями. Глаза… нет, не глаза – дыры, где копошились черви, светящиеся ядовито-зелёным. Он был облачён в плащ из спутанных волос, а в руке сжимал посох, увенчанный кристаллом, внутри которого билось чьё-то сердце.
– Мавка взяла твою силу, но забыла сказать: – Кощей заговорил, и его слова обволакивали, как паутина. – Теперь ты видишься мне даже сквозь века.
Он шагнул вперёд, и земля под ним зацвела чёрными одуванчиками, рассыпающимися прахом при