– Ненавижу! Убью!.. Ненавижу! Убью!..
Только одна дверь легко поддалась напору отчаявшихся найти выход звуков.
– Привет, сосед! Заходи, чаю попьём. А потом вместе убивать будем. Если не передумаем.
Мальчик поднял глаза: какая-то притягательная кривизна, не свойственная другим лицам, другим людям, предстала перед ним. Кривизна во всём: в улыбке широкого рта, в больших чёрных смеющихся глазах, в длинном горбатом носе, в небрежно рассыпанных по плечам волосах, в высокой, худой, сутуловатой фигуре. Наверняка, он и раньше пробегал мимо соседа снизу, может быть, даже бросал в его сторону «Здрасте!», но он никогда не спотыкался об эту рельефную кривизну и не заглядывал ей в лицо. Мальчик поднял глаза, чтобы смело стряхнуть на знакомого незнакомца презрительное «Да пошёл ты!..», но вместо этого принял его предложение: кривизна притянула его.
– Проходи в комнату. Не стесняйся… или стесняйся. Как получится.
Стены и потолок комнаты, как только мальчик шагнул в неё, обрушились на него хаосом, который забрал его чувства, его воображение. Это был хаос сотворённый, хаос, написанный красками. Это было множество зеркальных осколков. Они были как бы беспорядочно разбросаны по стенам и потолку. Однажды отразив что-то, они стали осколками природы и цивилизации, жизни и смерти, реальности и мистики. Среди этого хаоса было много болезненных глаз, искажённых лиц и живых существ, которые словно выворачивались наизнанку.
«Не пугайся или пугайся. Как получится», – никто не произнёс этих слов – они будто сами родились внутри мальчика. И чтобы хоть как-то вернуться в реальность, он попытался что-то сказать, вслух, но язык его будто превратился в неподвижный ком. Он стоял посреди комнаты и дрожал всем телом… и вдруг ощутил на своём плече руку – ему стало легче.
– Это всего лишь картины. Эти глаза я подсмотрел там, – сосед кивнул на окно. – Здесь они больше не встретят предательства и больше не проникнутся предательством сами.
– Вы художник? – вырвалось наконец у мальчика.
– Созерцатель… в первую очередь. Потом художник. Пойдём-ка смоем с рук школьную заразу – и за стол.
Необычность всего заставляла мальчика слушаться. Когда зашумела вода, и он стал мыть руки, художник сказал:
– Все взрослые – предатели детства. Ради истины можно подрисовать хвостик «почти», но это мало кому подарит везение. Держи полотенце. Пойдём на кухню… Присаживайся… Положишь салата? Здесь у нас мясо. Не стесняйся, возьми ещё. И я заодно поем. Странно… Странно: дети становятся взрослыми и предают своё детство. Себя предают.
Мальчик поднял глаза на своего нового знакомого и поспешил отвести их в сторону. Художник отреагировал на его немой вопрос:
– Со временем сам ответишь, предатель детства я или нет. А позже ответишь на более трудный вопрос: предатель ли детства ты сам. Да, видишь ли, какая штука: если понимаешь… начинаешь понимать, что в будущем станешь предателем, стоит ли так густо обижаться на других, на взрослых?
– Но он же учитель, –