– Да, да, понимаю.
Остаток пути совершили в молчании. Оба думали о своём, и оба были предельно серьёзны.
Наконец, прибыли, и весьма удачно: ребе обедал, так что можно было осмотреться, привыкнуть к атмосфере чужого дома. Филипп и Люпус смиренно и тихо сидели на грубой деревянной лавке в маленькой передней зале. Над их головами басовито гудела и раз за разом тупо билась о выбеленный потолок крупная синяя муха. Скрипнула дверь; мальчик пронёс из кухни в кабинет ребе фарфоровую, накрытую крышкой супницу. Толкнул плечом дверь кабинета, вошёл, приостановился, пяткой поддел и притворил дверь.
– Лапша с гусятиной, – шёпотом сообщил, втянув носом воздух, Филипп.
– Разумеется – не со свининой, – так же шёпотом откликнулся Люпус.
Обед завершился. Мальчик вынес поднос с использованной посудой, потом взял у патера его рекомендательные письма, внёс в кабинет, вышел уже без них – и пригласил приехавших войти в кабинет. Филипп остался сидеть на лавке, а патер вошёл.
Ребе встретил его сидя. Кивком пригласил занять – не кресло даже – а деревянный, с высокой спинкой и подлокотниками тронец. Иероним поклонился и сел, и увидел, что немного возвышается над хозяином кабинета, а ребе ещё и склонился над столом, так что взору Люпуса открылась круглая чёрная кипа на его макушке. «Ловкий ход, – подумал Иероним. – Сидеть выше – значит, чувствовать своё превосходство, а чувствовать своё превосходство – уже проигрыш.»
– Вас рекомендуют люди, слово которых для меня ценно, – глядя в бумаги, мягким и добрым голосом проговорил ребе Ицхак. – Я прожил нелёгкую жизнь, и волосы мои поседели. Я кое-что повидал в этой жизни. Но сейчас я не могу даже предположить, какая забота привела ко мне англиканского священника, настоятеля богатого монастыря. Вот, знакомые мои пишут, что вы, патер, несколько лет брали у них множество товаров, и платили сполна, не торгуясь. Стало быть, вы не будете просить у меня денег в долг под проценты. Что же тогда?
– Я хочу, ребе, дать вам денег в долг под проценты.
Ни тени озабоченности или удивления не отразилось на лице мудрого седого еврея. Нет, он не демонстрировал незаурядную внутреннюю силу. Просто был таким. Вот он и не кивнул даже, а праздно и бесхитростно слушал.
– Как вам обо мне, так же и мне рассказывали о вас, – продолжил, скрипнув приступкой тронца, Иероним. – И я представляю вас как человека, который, приди к нему в руки крупные деньги, удачно решит, какое придумать для этих денег дело, чтобы их увеличить с приятной выгодой для обеих сторон.
– Какую же сумму уважаемый гость назвал бы «крупные деньги»? – всё так же спокойно и мягко проговорил ребе.
Патер переместился ближе к краю сиденья (трон скрипнул отчётливей), протянул руку, – ребе, привстав, вложил в неё, обмакнув прежде в чернильницу, перо, придвинул in quatro бумаги, – и патер медленно начертал