«Это все кровь, – сказал Пама. – Кровь в воде».
Я понял, о чем он говорит. Кровь раненой акулы и мертвых дельфинов растеклась в бурной морской воде, и запах ее одурманил акул. Поэтому две хищницы перестали выжидать и ринулись на дельфинов очертя голову. Они были уже не властны над собой. Такова их природа.
«Вряд ли акула-дельфин когда-либо чувствовала эту кровавую ярость», – заметил Пама.
– Он тоже с вами? – вдруг спросила Гозтан.
– Кто?
– Сказитель-дара. Ты сказала, что все, кто сидят сейчас у костра, утром отправятся в экспедицию к берегам Дара. Значит… он будет проводником?
– Ога-Перевспоминатель? Отец хотел оставить его при себе, но Ога слишком ушлый, чтобы ему доверять.
Гозтан почудились нотки злобы и разочарования в голосе пэкьу-тааса. Похоже, что у Вадьу и раба были непростые отношения.
– Перевспоминатель? – осторожно повторила она.
– Он… странный. Отец взял его, чтобы расшифровывать восковые логограммы, но оказалось, что Ога неграмотен. Потом выяснилось, что Ога знает множество историй, включая такие, что были неизвестны даже властителям Дара.
Гозтан кивнула. Кому, как не ей, было знать, что Ога Кидосу обладает талантом сказителя.
– Он быстрее других рабов-дара освоил наш язык. Нахватался наших историй и научился пересказывать их в манере поэтов Дара. Сам Ога это отрицал, но отец сообразил, что он, должно быть, из тех чудны́х шаманов, которых в Дара зовут историками. Их работа – следить за деяниями великих правителей, складывать о них истории и пересказывать.
– Вроде наших шаманов, что записывают деяния пэкьу голосовыми картинами, или старейшин, которые завязывают узелки на память о важных договорах? – спросила Гозтан.
– Не совсем. Историки Дара не просто запоминают факты, но должны уметь их толковать, – ответила Вадьу.
– Как я понимаю, с помощью богов? – уточнила Гозтан.
– Вовсе нет, – возразила девочка. – Отец пришел к выводу, что историки Дара объясняют все, не обращаясь к богам. Говорю же, они чудны́е.
Гозтан кивнула. Она и сама приметила, что дара не испытывают особого трепета перед богами.
– Отец описывал работу историков как «перевспоминание». Ему это показалось забавным. Он хотел, чтобы Ога всех пэкьу-тааса обучил своему языку, чтобы мы лучше понимали врага.
Мечтательность в голосе Вадьу нельзя было ни с чем спутать. Она уважала старого сказителя.
– Похоже, ему крупно повезло, – заметила Гозтан.
– Еще бы. Огу освободили от тяжелого труда,