Как показала А. В. Стогова на материале французских модных гравюр XVII века (Стогова 2016; Стогова 2020), в культуре раннего Нового времени под влиянием эстетики барокко разнообразие моды мыслилось скорее синхронически – как расплывчатое множество единовременно сосуществующих предметов и практик, нежели диахронически – как последовательная смена актуальных фасонов, цветов и отделок. Этот второй смысл выходит на первый план к концу XVIII века, с появлением регулярной модной прессы, обслуживавшей интересы торговцев тканями и аксессуарами, портных, модисток и парикмахеров. Диктуемая убыстряющимися циклами капиталистического производства и потребления «ветреность» моды легла в основу ее феминизации и тривиализации в XIX столетии. В работах Дарвина представления о ценности неизменного и ничтожности переменчивого подверглись радикальному пересмотру. Эйлин Крист резюмирует эту концептуальную революцию следующим образом: «В противовес взгляду на „сущностные“ характеристики как нечто реальное и значимое, а на „изменчивость“ как на незначительные колебания вокруг стабильных оснований, эволюционное мышление подчеркивает первостепенную важность непостоянных свойств, ступеней развития и переходных состояний» (Crist 1999: 19). В свете теории Дарвина видимый мир обнаружил свою случайность и неустойчивость: эволюция была не просто явлением прошлого, объяснением того, откуда взялось все существующее многообразие жизни, а продолжающимся процессом, все элементы которого находятся в постоянном движении и становлении14. Более того, из едва заметных различий со временем могут развиться совершенно новые формы: Дарвин считал, что проявления внутривидовой вариативности «справедливо могут быть названы зачинающимися видами» (Дарвин 1941: 29).
Едва ли можно было найти более наглядную иллюстрацию этого принципа, чем смена модных тенденций, когда на протяжении жизни одного поколения юбки то расширялись, то сужались, шляпы то увеличивались, то уменьшались,