Крошка Доррит. Чарльз Диккенс

они пробрались к противоположному концу двора. Тут Артур Кленнэм остановился, желая отыскать квартиру Плорниша, штукатура, имя которого, по обыкновению всех лондонцев, Дойс ни разу в жизни не слышал и не видел до сих пор. Однако оно было написано четкими буквами над запачканной известью дверью, за которой ютился Плорниш в крайнем доме подворья, как и сказала Крошка Доррит. Дом был большой, переполненный жильцами, но Плорниш весьма остроумно указывал посетителям, что он живет в гостиной: с помощью руки, намалеванной под его именем, указательный палец которой (художник украсил его кольцом и весьма тщательно выписанным ногтем изящнейшей формы) был вытянут по направлению к этому помещению.

      Простившись со своими спутниками и условившись встретиться еще раз у мистера Мигльса, Кленнэм вошел в дом и постучал в дверь гостиной. Ему тотчас отворила женщина с ребенком на руках, торопливо застегивавшая свободной рукой верхнюю часть платья. Это была миссис Плорниш, только что исполнявшая свои материнские обязанности, которые занимали большую часть ее существования.

      – Дома мистер Плорниш?

      – Нет, сэр, – сказала миссис Плорниш, женщина очень учтивая, – чтоб не солгать вам, он ушел по делу.

      Чтоб не солгать вам – было главной заботой миссис Плорниш. Она ни под каким видом не желала солгать вам даже в пустяках и всегда предупреждала об этом.

      – Вы не знаете, скоро ли он вернется? Я бы подождал.

      – Я жду его с минуты на минуту, – сказала миссис Плорниш. – Войдите, сэр!

      Артур вошел в довольно темную и тесную (хотя высокую) гостиную и сел на стул, который миссис Плорниш ему предложила.

      – Чтоб не солгать вам, сэр, – сказала миссис Плорниш, – я очень благодарна вам за любезность.

      Он решительно не мог понять, за что она его благодарит. Заметив его удивленный взгляд, она пояснила свои слова:

      – Придя в такую лачугу, мало кто даже шляпу снимает, но некоторые ценят это больше, чем думают люди.

      Кленнэм, несколько смущенный тем, что такая элементарная вежливость считается необычайной, пробормотал:

      – И это все? – Нагнувшись, чтобы потрепать по щеке другого ребенка, который сидел на полу, уставившись на гостя, спросил: – Сколько лет этому хорошенькому мальчику?

      – Только что исполнилось четыре, сэр, – сказала миссис Плорниш. – Да, он хорошенький мальчик, правда, сэр? А вот этот слабоват здоровьем. – Говоря это, она нежно прижала к груди младенца, которого держала на руках. – Может быть, сэр, у вас есть работа для мужа? Я бы могла ему передать, – прибавила миссис Плорниш.

      Она спрашивала с таким беспокойством, что, будь у него какая-нибудь постройка, он скорее согласился бы покрыть ее слоем извести в фут толщиной, чем ответить «нет», но пришлось ответить «нет». Тень разочарования пробежала по ее лицу; она вздохнула и взглянула на потухшую печь. Тут он заметил, что миссис Плорниш еще молодая, но бедность приучила ее к некоторой неряшливости, а нужда и дети покрыли