Потом стало ещё хуже. Темнота, в которой он находился, или, точнее, темнота – он сам, стала заполняться слабо мерцающими кругами, плавающими где-то на границе поля зрения. Эти странные круги даже и не светились, а лишь смутно белели, и как показалось Мишке, медленно вращались. Он повёл глазами, почувствовал это движение и обрадовался. Но странно, после нескольких движений глаза тоже отказались повиноваться…
Дальше… он стал распадаться. Но не на какие-то там отдельные личности, а на страхи. Чего он боялся? Юноша понятие не имел, но что-то методично стало выедать у него мозг. И это что-то такое тёплое и липкое было рядом, бурлила и даже, как показалось Мишке, жадно причмокивало. Парню стало противно плавать в этой омерзительной огненной лаве. Потом были ещё какие-то путанные, не выразимые словами мучения – их объединял всепоглощающий страх. Да-да, жуткий страх, исковеркавший тело, время и пространство…
После всего этого Мишка зарёкся от всех «косячков», да и ребят старался оградить от таких искушений. Но однажды, закончив уборку товара на базаре и получив деньги, направился в свой подвал. По дороге опять увидел тех же инвалидов, шустрых цыганок, предсказывающих желающим скорое счастье или бубнового короля, просящих милостыню старушек. Мишка забежал в оптовый магазин, купил лапши, молока. С сумкой продуктов спустился в подвал. «Ваша мама пришла, молочко принесла», – шутя, проблеял юноша и застыл от увиденного. Картина, которая предстала перед ним, была ужасна.
На стене кто-то мелом написал: «Тихо и плавно качаясь, горе забудем друзья». Несколько пацанов уже успели нанюхаться резинового клея из банок, стоящих на стуле, и теперь валялись вповалку на диванах. Среди них Мишка заметил двух девчонок. Они улыбнулись ему такими особенными улыбками из серии «Не бойся, все свои». Копейка лежал на полу с полиэтиленовым пакетом на голове и чуть-чуть втягивал воздух. Остальные спали в углу на тряпках.
Поставив сумки, парень бросился к Копейке. Быстро стянув с головы полиэтиленовый пакет, стал хлестать по щекам, приводя в чувство. В сознание мальчишка не пришёл, но задышал более ровно. Кто-то из ребят, что валялись на диване, с трудом поднял голову. Глаза были пустые, оловянные.
– Эт… ты… Мишань, – тяжело прохрипел Женька. – Кайф… давай с нами…
– Молчи, – не оборачиваясь, произнёс Мишка. – Я твой сероводород каждый день в базарном сортире нюхаю.
– Не… правда, здорово-то как… – просипел, очнувшись, Копейка и вновь «поплыл». Блаженная, блуждающая улыбка стала растягивать его лицо. Он так и отключился – с этой идиотской маской на лице. Затих, оставшись лежать, сложив на животе руки. Парень с болью оглядел уложенных дурманом приятелей. Затем, видя, что Копейка не открывает глаза, поволок его к двери на свежий воздух.
ДИМКА
Димке было 18 лет. Слыл он отчаянным парнем и разительно отличался от тех, с кем ему приходилось общаться.