Он вышел, а Иван, повозившись, устроился-таки на пышной перине. Из головы его не шли слова собеседника: «Твоя доля не там, где ты раньше жил, а здесь». И казалось ему, что Ворон абсолютно прав.
Между тем в тридевятом королевстве Драгомир послов и гостей встречал. Кто только не толпился у него в сенях: князья – властители карликовых государств, подчинённых сильнейшему, нечисть всякая: волколаки, русалки—лоскотухи, трясовицы, полканы4 и ещё много всякого недоброго.
Не имел королевич обыкновения преломлять хлеб с пришедшими, наоборот, те ему дань платили, приказы получали, низко кланялись и исчезали с глаз долой.
Сам Драгомир выглядел не таким, как привиделся Ивану. То был мужчина лет тридцати пяти-сорока видный, статный, несколько похожий на цыгана: волнистые иссиня-чёрные волосы вольно спадали ему на плечи, борода и усы того же цвета красили смуглое лицо, а бархатисто-карие глаза его оживляли. И одевался королевич богато, но, мнилось, нечто недоброе таится за этой привлекательной оболочкой. Возможно, такое впечатление возникало из-за надменного выражения и крепко сжатых злых губ, или из-за грубых слов, кидаемых сквозь зубы подданным. Пугали и безжалостные приговоры, обрекавшие виновных на страшные муки.
За троном Драгомира стоял главный его союзник – Кощей, зовущийся бессмертным. Да и как убить чудовище, состоящее из металла? Тонкая желтоватая кожа туго обтягивала кости, но издали казалось, что её нет совсем, драгоценные одежды свободно свисали вдоль тела от широченных плеч до самого пола, а в запавших глазницах горел неугасимый красный огонь.
Королевич принимал последних из пришедших на поклон, утомлённо откинувшись на спинку трона, когда послышался шум, и в палату ввалилось чудище огромное в лохмотьях. Нечёсаные, запутанные космы спадали на его лицо, выглядевшее так непривычно и страшно для человеческого глаза, что тот, кто потрусливее, посмотрев, умер бы на месте.
Вперёд выдавались челюсти с острыми зубами, похожими на крокодильи, огромные фасеточные5 глаза ничего не выражали, но видели всё вокруг на триста шестьдесят градусов, хотя и глядела тварь через густую завесу волос. Голову обвивал кусок материи: то ли платок, то ли лента, тело и конечности походили на человеческие, а по некоторым признакам вверху торса становилось ясно, что это женщина.
– Вечная слава господину моему Драгомиру! – кланяясь, заревело ужасное создание.
– Да тише ты, Яга, – устало махнув рукой, сказал королевич. – С чем пришла?
– С дурной вестью, государь.
Тот напрягся, но волнения не показал.
– Ну, сказывай, что стряслось?
Баба-Яга встала на колени перед властодержцем и начала:
– Объявился, отец ты наш, в тридесятом царстве у Елисея чужестранец. Бают, явился он оттуда же, откуда и сам царь. Засланный наш донёс – вельми силён богатырь, только мощи своей пока не учуял. Но как поймёт он, что внутри таится, не совладать тогда с ним. Беда,