Крячко поднялся из кресла. Представление произошло вежливо, но как-то настороженно. Видимо, Туманов опасался, что без него тут московскому гостю расскажут много лишнего. Последовав за подполковником в его кабинет, Крячко не отказался от чая и с ходу выложил свою легенду, которая была лишь частью настоящей причины визита. Он попросил познакомить его с делами заключенных, освободившихся год назад. Именно в пределах года. Просьба вполне невинная, тем более что все характеристики на сидельцев были в деле, а молодой оперативник никого из них не знал, хотя при беседе присутствовал. Не мог он ничего сболтнуть, и Туманов чувствовал себя в безопасности.
Всего за тот год освободилось восемь человек. По сути, шестеро отбывали срок по делам, далеким от блатных. Двое за аварию с человеческими жертвами, четверо – мелкие коммерсанты, приговоренные за экономические преступления к небольшим срокам. А вот двое были настоящими уголовниками. Оба сидели за нанесение тяжких телесных повреждений с добавлением еще нескольких статей такого же типа, связанных с насилием над личностью.
Крячко рассматривал фотографии, пытаясь оценить характеры этих людей. Хлебников Дмитрий Васильевич, тридцати двух лет. Кличка Батон. Худощавый, агрессивный, с прыщавым лицом и капризным ртом вечно всем недовольного человека. Мог бы стать киллером? Запросто, только цену дай хорошую. И вел он себя в отряде не самым лучшим образом. За последний только год трижды сидел в ШИЗО. Отбыл «от звонка до звонка», никаких условно-досрочных.
И второй тип был под стать. Головнин Александр Вячеславович, двадцать девять лет, по кличке Череп. Да, форма черепа у него и правда впечатляла. Неровный, будто весь в шрамах, выпуклый, с низким лбом. Глаза ничего не выражают, пустые глаза, тупые. Этот никогда не испытывал угрызений совести. Да и понятия эти настолько далеки, что сразу представляется, что кличку ему прилепили в зоне не за форму головы, а за склонность к тупому насилию. Скорее всего, этот из категории гладиаторов, или «быков», как их называют блатные. Тоже отсидел «от звонка до звонка», правда, вел себя более смирно.
Выписав себе с разрешения полковника Туманова адреса места жительства и близких родственников, Крячко сделал на телефон снимок фотографий всех восьмерых освободившихся. Не хотелось ему, чтобы начальник колонии понимал, кто именно заинтересовал московского полковника. С отъездом Крячко не торопился. Он с удовольствием согласился пообедать в столовой для персонала, оценил хорошую кухню. А потом согласился и на экскурсию по зоне, посмотреть производство, цеха. Выехал из Саратова домой Станислав Васильевич уже после обеда, но теперь он гнал машину, стараясь не потерять ни одного лишнего часа в дороге. К дому Гурова он подъехал в полночь.
– Устал? – пропуская в квартиру напарника, спросил Лев Иванович. – Глаза у тебя красные.
– Две ночи без сна, и только фары встречных машин, – усмехнулся Крячко, проходя в гостиную и опускаясь