– О чём ты, Игорь? – профессор сел прямо, сжав трубку обеими руками.
– Алла… – короткая пауза, в которую втиснулась тишина всего дома. – Её убили. Прошлой ночью. Жестоко. Просто… зверски. Полиция сейчас у нас. Всё оцеплено. Следователи… всё…
– Подожди… – голос Воронина стал ровным, почти механическим. – Что ты говоришь? Что значит – убили?
– Я… я нашёл её утром. Она не отвечала. Я… я думал, что она просто не слышит. Дверь была заперта. Потом приехали… – Ремезов запнулся, потом заговорил торопливо, словно боялся, что сейчас потеряет возможность говорить вообще. – Они сказали… проникновение. Что-то с дверью, но не взлом. Или не сразу заметили. Это было… дико. Кровь. Её лицо…
– Сергей, – продолжил он уже глухо, будто каждое слово давалось с усилием, – то, что я увидел… это было не просто убийство. Это было зверство. Её тело… его не было как целого. Понимаешь? Оно было… разорвано. Разорвано буквально. Куски. Обрывки. Вся комната – стены, мебель, даже потолок – всё было в крови. Как будто там взорвался человек. Как будто не человек… как будто животное… нет, хуже. Они сказали, что не могут сразу собрать даже состав тела полностью. Я не мог… я не смог смотреть. Я только стоял… и трясся. Алла… она ведь была такой тихой. Такой аккуратной. Как можно было так…
Он замолчал. Дышал в трубку.
Сергей Андреевич чувствовал, как изнутри нарастает ледяная волна. Она поднималась от живота к груди, к горлу, сковывая голос, мешая вдохнуть. Он почувствовал, как ладони начинают потеть, хотя в комнате было прохладно. Мужчина напрягся, но не позволил этому выйти наружу. Нет. Сейчас – только контроль.
– Игорь… – начал он, и сам удивился, насколько спокойно прозвучал его голос. – Прими мои соболезнования. Это… ужасно. Я не знаю, что сказать. Если что-то нужно – я рядом. Любая помощь. Любая поддержка. Ты не один.
– Спасибо… – голос Ремезова стал тише. – Спасибо, Сергей… Я знал, что ты поймёшь…
Раздался щелчок – связь прервалась. Профессор всё ещё держал трубку, как будто от неё зависело равновесие. Потом медленно положил её на место.
Шок накрыл его не порывом, а глухой, плотной стеной, как если бы воздух в комнате стал вязким и тяжёлым, как бетон. Он сидел в кресле, не двигаясь, чувствуя, как в груди разливается холод, не от осознания потери, а от того, что за этой потерей стояло нечто большее, личное, нераскаянное. Ему казалось, что пространство вокруг сжалось, что время остановилось именно на этом миге – и теперь будет повторяться снова и снова. Он стал свидетелем не просто конца своей лжи, а крушения самого главного – иллюзии контроля. Он впервые ясно увидел, как случайности, слабости, ошибки, которые он так старательно прятал даже от самого себя, в один момент превратились в реальность, жестокую и неуправляемую.
Сергей Андреевич вспомнил то утро, когда впервые позволил себе шаг за грань – невинная беседа с Аллой, случайная встреча в университете, рука,