А уж дальше – рубанок и ладони, какой-то отвар, в котором он те лыжи «варил», загибал, обивал лоснящейся, ворсистой шкурой. И так пар десять. А список в его маленьком блокноте все не заканчивался.
По первому снегу, когда подваливало, и воздух казался подслащенным, приходил блаженный Ваня. Сам приходил, никто не звал. У себя в голове и у деда он числился испытателем лыж.
По свежему, как скатерть перед праздником, снегу лыжи свистели, сами почти везли.
– А? Летят! – радовался дед. – Как стрижи летят.
Ваня приезжал, запыхавшийся, лыбящийся.
– У засеки оленя догнал, – одно и то же вечно врал он. – Еще бы чуть-чуть и «пумал» за рога.
И без перехода к Куторкину.
– Дашь ключ?
Ваня почему-то любил разные ключи. От замков, гаечные. Но в особенности велосипедные, семейные, где было много отверстий для разных диаметров. Хотя открывать и ремонтировать ему вовсе было нечего.
Охотником же дед слыл никаким. Всю жизнь в деревне прожил, а бошки курам жена Маня рубила. Он один раз попробовал, положил на пенек шею ее, глаза закрыл и себе по коленке. Эту бы небоскребность да записать, а потом филологам на сковородочке, но тогда казалось все так умеют.
Каждый день небо как будто по стеклянным бутылям разливали. Я ходил по крепким подмерзшим проселкам. Ромашки меж колеями казались ненастоящими, кондитерскими, с сахарком. И дали. Такие были дали. Будто человек. У которого кто-то умер, ушел, а он потом долго бился в истерике, жалел усопшего, жалел себя, кривил лицо, плакал. А теперь нечем. И в сердце тихая музыка. Точно ехал где-то железнодорожный состав, вез цистерны залитые блюзами. Потом с рельсов сошел и разлился по простору.
Подробности охоты дед приносил как записи полевого дневника.
– Зарядил винтарь. Вышел. Нету зайца моего. Так и прождал до полуночи.
На второй день он сообщил, что будет поджидать зайца в хлеву. Мол, есть у него маленькое, у самого пола оконце, через которое давным-давно навоз выгребали. Что постелит туда соломы, а снаружи, со стороны поля ячменя подсыплет. Так что – неделю пировать будем.
Потом пришел и с каким-то удивлением даже сказал:
– А зайцы, собаки, умные. Пока я караулил его с поля, он обошел хлев и вдоль стенки к ячменю подкрался, сожрал все, «горошки» оставил. На мол, Петя, кури. Иль в самогон добавляй. А чоо? Я пробовал – любопытный, скажу вам, букет. А я ждал, ждал, безмозглый. Вижу подходит ко мне, огромный такой, теребит за плечо и говорит: Мужик, а мужик. Все зайцы в белом.
– Кто говорит? – не поняла бабушка.
– Заяц говорит. Короче уснул я. К вечеру кофе долбану. Готовьте ложки, подельники, – смеялся дед.
С вечера понесло, крупным и шерстяным. В печной трубе