Диего потер плечи, будто замерз. Впрочем, в комнатушке было прохладно, сам Альварес к этой прохладе привык, но вот гость его явно был приучен к иному.
– Она отбыла в Андалузию, в уединенное имение, лишенное той роскоши, которою славился ее дом в Мадриде. Она взяла с собой матушку, ибо того требовали приличия, и та уверилась, что является сердечной подругой Каэтаны. – Диего вздохнул. – Естественно, и я отправился с тетей, и мои брат с сестрой. И Гойя… Там их роман, остывший было, вспыхнул с новой силой. Они, уверившись, что вдали от Мадрида могут быть свободны, потеряли всякую осторожность. Часто он входил в ее покои безо всякого сопровождения и оставался до утра… Порой они уезжали вместе на целый день, не взяв никого с собой. И это было… непристойно. Мне стоило многих усилий пресечь сплетни, тем паче что матушка моя сама способствовала их рождению. Но хуже того, что Франсиско удалось уговорить тетушку позировать… Не просто позировать, а… Эта картина – позор для всего семейства. И когда Каэтана показала мне ее, я пришел в ужас.
– Погоди, – прервал рассказ Альваро. – Какая еще картина?
– Франсиско изобразил мою тетушку обнаженной, – едва различимым шепотом произнес Диего.
– Что?
– Вы не ослышались. Это возмутительно! Да, у женщины на полотне иное лицо, будто бы эта хитрость способна кого-то обмануть… Тетушке же это казалось забавным. Она… Нет, не от любви обезумела, хотя, возможно, и от любви тоже… Здесь не мне судить ее, но я до сих пор не понимаю, что же сподвигло ее согласиться. Гойя создал две картины… Вторую исключительно потому, что поползли слухи о существовании первой. Вы же понимаете, сколь это недопустимо – писать обнаженное женское тело! Да если правда станет известна Святой Церкви, то Франсиско ждет суд. И поверьте, я бы первым донес на негодяя, если бы в деле не была замешана моя тетушка.
Ложь. Не донес бы.
Такие не доносят. Терпят, стиснув зубы. Давят в себе бессильную злость. Ярятся, но не доносят.
– Кто-то увидел полотно. Быть может, слуга, который убирался в мастерской. Или мой младший