Впрочем, подстегивало его не столько избрание новой богини, сколько осознание: Ларе Хоулденвей осталось мало. Кошмарно мало. Доживет ли до ночи – вот вопрос.
Путь я помнила слабо: дремала, проваливалась в забытье, мучилась тошнотой, вновь засыпала на твердом диванчике экипажа… Морщилась, ворчала: к чему отец затеял изматывающую поездку? Почему не дал провести последний день за чтением и молитвой?
Матушке он позволил уйти достойно, тихо, в родной постели. Меня же который год демонстрировал придворным лекарям, деревенским знахарям и шарлатанам, как неведомую зверюшку. Обычно они сами приезжали в Хоулден-Холл, выписывали мази, зелья, травки… Но понятно, что темная ведьма не из тех, кого можно вызвать письмом, пообещав мешок серебряных сат.
И мы ехали, ехали… пока не встряли в снежную стену. Ледяных сугробов никто не ждал. До Вандарфа осталось всего-ничего, но харпии были стары, а переходы завалены… Едва ли доберемся до темноты.
Не могла Триксет оставить мне еще немного тепла? День, два, не больше? Три я уж точно не протяну…
Я виновато поглядела на отца, расправлявшего меховой коврик по сидению, и отвернулась к окну. Как он тут будет, без меня?
Отражение в заиндевелом стекле не врало: мне становилось хуже с каждым часом. Кожа рук отдавала болезненной зеленью, вены проступали через прозрачную пленку, кости обострились и выпирали, точно я месяцами ничего не ела.
Если раньше мои волосы имели приятный оттенок светлого вандарфского каштана, то теперь потускнели, посерели, выцвели и пронизались тонкими серебряными нитями. Глаза, некогда светло-зеленые, как лавруш (пряная травка, которую добавляют в чаи и настои), стали прозрачными. Бесцветными. В них будто застыли кристаллы льда – столь любимого новой главной богиней материала.
Мое тело увядало вместе со мной. Даже отец лишний раз старался не глядеть прямо, чтобы не расплакаться.
– Следовало остаться. Провести отведенное время в покое и…
– Лара! – отец вздрогнул и, силой воли остановив трясущиеся пальцы, добавил: – Упокоиться мы успеем… как придет срок. А пока есть хоть минута, надо бороться. Искать способ вылечить тебя. До последнего вздоха.
– Я устала искать, – прошептала я, впадая в оцепенение от мерной качки. – Очень, очень устала.
Харпии, понукаемые кучером, с недовольным шипением двинулись вперед, выискивая старую дорогу под снежным ковром.
– Дай мне последний шанс, лаврушка, – ласково попросил отец, и я покорно кивнула. – Ворожка знает то, что неведомо никому из сатарских магистров…
Как ему отказать? Папа который год тешил себя надеждой, ее остались самые крохи. Совсем скоро все кончится. Меня утягивала на ту сторону неизвестная хворь, отца забирала старость.
Вот только с чего он взял, что полуслепая старуха, десяток лет назад прибившаяся к Вандарфскому приюту и слывшая темной ведьмой-виззарийкой (глупости!), знает лекарство от моей беды?
И