Он ехал на длинных стременах, как ездят буры, удобно пригнувшись в седле. С одной стороны от него поехал Хендрик, с другой – Манфред.
Лотар был взбудоражен: адреналин от насилия дурманил его, а впереди ждала пустыня. Захватив лошадей, он преступил закон; теперь он снова преступник, свободный от социальных ограничений. Он чувствовал, что дух его воспаряет к небу, как охотящийся сокол.
– Клянусь Господом, я почти забыл, каково это – ехать в седле с оружием в руках.
– Мы снова люди, – согласился Хендрик и, наклонившись в седле, обнял Манфреда. – Ты тоже. Твоему отцу было столько же, сколько сейчас тебе, когда мы с ним впервые отправились на войну. Теперь нам снова предстоит война. А ты такой, каким был он.
И Манфред забыл только что виденное, гордый тем, что его включили в число воинов. Он прямее сел в седле и вздернул подбородок.
Лотар повернулся на северо-восток, к внутренним землям, где лежали просторы Калахари, и повел туда свой отряд.
Ночь они провели в глубоком ущелье, которое скрывало свет их небольшого костра. Часовой поднял их негромким свистом.
Скатав одеяла, схватив ружья, они растворились во тьме.
Заржали лошади. Из темноты показался Свинья Джон и спешился. С опухшим, покрытым синяками лицом он жалобно стоял у костра, как бродячий пес, ожидающий, что его прогонят. Остальные показались из темноты и, даже не поглядев на него, никак не показывая, что заметили его, снова завернулись в одеяла.
– Ложись по другую сторону костра от меня, – хрипло сказал Лотар. – От тебя несет бренди.
И Свинья Джон облегченно и благодарно переступил с ноги на ногу: его снова приняли в отряд.
На рассвете они снова сели на лошадей и исчезли в обширной, горячей пустоте пустыни.
Дорога к шахте Х’ани была, вероятно, самой разбитой дорогой в Южной Африке, и всякий раз, проезжая по ней, Сантэн обещала себе: «Мы обязательно приведем ее в порядок». Затем доктор Твентимен-Джонс сообщал ей о стоимости строительства сотен миль дороги в пустыне, возведения мостов через реки и прокладки проходов в горах, и к Сантэн возвращались здравый смысл и бережливость.
«В конце концов, на это уходит всего три дня, и мне редко приходится ездить по ней чаще трех раз в год. К тому же это настоящее приключение».
Телеграфная линия, связавшая шахту с Виндхуком, обошлась достаточно дорого. При предварительной оценке в пятьдесят фунтов эта линия встала в сто фунтов за каждую милю, и каждый раз, глядя на бесконечную цепь столбов у дороги, соединенных блестящим медным проводом, Сантэн негодовала. Мало что дорогие, эти столбы портили вид, разрушая впечатление первозданной уединенности, которое она так ценила, оказываясь в Калахари.
Она с тоской вспоминала, как в первые годы они спали на голой земле и носили с собой воду. Теперь для ночевок были станции, возведенные через равные промежутки: круглый африканский дом – рондавель – с тростниковой крышей, ветряная мельница, поднимающая воду из глубоких скважин, постоянно живущие на каждой