Ворошилов встал на защиту Бедного, своего соседа по Большому Кремлевскому дворцу: его сентиментальное обаяние и эрудиция пришлись по вкусу наркому обороны [1054]. Однако 1 сентября 1932 года в Политбюро был заслушан доклад о разгульной жизни поэта, и Сталин изгнал его из Кремля. Бедный извинялся перед диктатором за свою «жизнь, загаженн[ую] эгоистичным, жадным, злым, лживым, коварным и мстительным мещанством», однако просил дать ему квартиру такой же площади для своей личной библиотеки, крупнейшей в стране, – она насчитывала до 30 тысяч книг; Сталин пообещал ему, что он получит место для библиотеки. (Енукидзе выделил Бедному квартиру в небольшом доме на Рождественском бульваре, 15, которую поэт в адресованной ему саркастической записке назвал «крысиным сараем» [1055].) Проблемы Бедного усугублялись из-за его неосторожности: один из регулярных посетителей его квартиры записал (часто в сильном искажении) застольные разговоры нередко нетрезвого поэта, включая его жалобу на то, что Сталин берет читать у него книги и возвращает их с жирными следами пальцев на страницах [1056]. Сталин все же разрешил наградить Бедного орденом Ленина в связи с 50-летием поэта, причем в решении о награждении Бедный был назван «выдающимся пролетарским поэтом» [1057]. Незадолго до этого Бедный писал Сталину: «Ничего я так не боюсь, как своих собственных писем. И особенно писем к вам» [1058].
Инженеры человеческих душ
В то время как акции Бедного падали, акции Горького, наоборот, росли. («Прежде, – записывал в своем дневнике новый каламбур талантливый детский писатель Николай Корнейчуков, известный как Корней Чуковский, – литература была обеднена, а теперь она огорчена») [1059]. Сталину при содействии ОГПУ в конце концов удалось склонить Горького, который был литературным гигантом еще до революции, к возвращению на родину из фашистской Италии. Подготовив почву, 23 апреля 1932 года диктатор без всякого предупреждения распустил Российскую ассоциацию пролетарских писателей [1060]. При всем рвении этих самозванных пролетариев, таких как Бедный, всячески стремившихся выявлять малейшие идеологические уклоны у соперников, их творческие достижения были более чем скромными. В то же время глубокая политическая подозрительность